Автор: Маркелова О.A. (Москва)
Рецепция личности и творчества Хатльдоура Лакснесса в современной исландской литературе
Выбор темы моего исследования обусловлен не в последнюю очередь самим фактом юбилея Халльдоура Кильяна Лакснесса. Со времени выхода в свет его последней книги прошло 25 лет, со времени его смерти – 14 лет. Разумеется, за это время исландская проза сильно эволюционировала, — и у историка литературы возникают закономерные вопросы: как писатели последующих поколений осмысляют книги и биографию своего великого предшественника, часто ли они к ним обращаются, — другими словами, насколько Лакснесс нужен исландской литературе в последние 10-15 лет?
Рецепция Лакснесса подразумевает два аспекта: его личность и его произведения, — т.е., с одной стороны, функционирование в современной литературе самой фигуры великого писателя, с другой – осмысление его творческого наследия (посредством прямой рефлексии, продолжения сюжетов и мотивов, — но также и посредством цитирования, аллюзий, пародирования и т.д.).
Осмысление значения Х.К. Лакснесса для исландской литературы началось ещё в 1960х гг. Однако можно говорить о том, что это было не продолжение, а отталкивание от его творческой манеры. Поколение, вступившее в литературу вслед за Лакснессом, остро осознавало, что сами они с их манерой письма остались – очевидно, навеки, — в тени великого предшественника. Именно эта мысль развивается в авторском предисловии к роману Гвюдберга Бергссона «Томас Йоунссон, бестселлер» (1968); сам роман написан в ультраэкспериментальной манере, являющейся нарочитой противоположностью тогдашней творческой манере Лакснесса. (Надо сказать, что «Томас Йоунссон, бестселлер») так и остался в истории исландской литературы единственным в своём роде экспериментом и не создал своей традиции).
Прямых продолжений разработки отдельных сюжетов и мотивов творчества Лакснесса в исландской прозе дальнейших поколений, судя по всему, нет. (По крайней мере, мне не доводилось встречать, например, вариаций сюжета «Салки Валки»). Цитаты из стихов и прозы Лакснесса активно используются в художественных текстах в функции крылатых фраз, — но такое цитирование отнюдь не всегда подразумевает сродство с художественным миром цитируемого автора.
Так как Лакснесс сравнительно быстро стал знаковой фигурой в исландской культуре, осмыслению в ней весьма часто подвергается его статус как «великого писателя». Например, он может изображаться иронически или пародироваться.
В конце 1980х гг. (т.е., в тот период, когда нобелевский лауреат был ещё жив, но уже удалился на покой и ничего не писал), личность Халльдоура Лакснесса становится достоянием жанров словесности, традиционно осмысляемых как «несерьёзные». В 1989 г. поэт Сьоун (один из «столпов» исландского авангарда) и Торри Хрингссон издают комикс «1937»; основная тематика книжки – зарождение в Европе нацистской идеологии; в одном эпизоде там появляются Хатльдоур и Инга Лакснессы, сходящие с корабля на берег в одинаковой одежде стиля «унисекс» (твидовые пиджаки и короткие брюки). (По словам Сьоуна, этот эпизод взят им из мемуаров Инги[1]). Публика на заднем плане возмущена их видом, но сама чета Лакснессов изображена с явной симпатией.
Мне хотелось бы подробно остановиться на текстах, в которых личность и творчество Лакснесса является центральной темой.
НА СМЕРТЬ ЛАКСНЕССА
Если в исландской литературе и есть какие-либо продолжатели литературных традиций Халльдоура Лакснесса, то это без сомнения Хатльгрим Хельгасон (род. 1959), один из наиболее заметных деятелей исландской культуры в наши дни. (Хатльгрим начинал как постмодернист, но со временем пришёл к ориентации на исландскую литературную классику 19-20 вв.). В стихах Хатльгрима 1970-1990х гг. есть парафразы стихотворных произведений Лакснесса, обращение к фактам его биографии, попытки диалога с ним… Также его перу принадлежит стихотворение памяти Лакснесса 1998 года. Приведем это стихотворение полностью:
Halldór Laxness
Ég geng í gegnum landslag, Я иду через ландшафт
gráa hóla. Серые холмы.
Hátt í þurrum hlíðum Громко на сухих склонах
hundar góla. Воют псы.
Undir heiðum himni Под ясным небом
hreyfir tré: шевелится дерево:
Ég líf í burtu líða Я вижу, как жизнь утекает
um lognið sé. по безветренному небосводу.
Fjarri liggja fjöllin þyrst Вдали горы страдают от жажды,
með falið skott. поджав хвост.
Fegurðin hefur heiminn kysst Красота поцеловала мир
og haldið brott. и отлетела.
„Muere a los 95 anos Скончался на девяносто пятом году жизни
el premio Nobel islandés“ исландский нобелевский лауреат.
Þú leggur af stað á ljósum fötum Ты уходишь в светлых одеждах,
og landið gyrðir svörtum borða. Опоясывая землю черной каймой.
Ég ráfa um á öðrum slóðum А я блуждаю по иным краям,
óverðugur þinna orða. Недостойный твоих слов.
Um bláan sopa af bláum himni О синем глотке синего неба
biður lítill kaktusbróðir. просит маленький братец-кактус.
Eyðimörkin. Í augum mínum: Пустыня. Вся влага, что есть в этом краю —
Eina vætan hér um slóðir. в моих глазах.
Ísland er dáið. Öld er lokið. Исландия умерла. Век истёк.
Auðar síður blasa við. А дальше – чистые листы.
Ég græt í gegnum landslag, Я плачу, пробираясь через ландшафт,
gular hæðir. Желтые холмы.
Úr sólarlagi les ég По закату я читаю,
hvar landi blæðir. где страна исходит кровью.
Þú færðir mér hin fyrstu Ты подарил мне первые
fullorðsár. годы, полные слов.
Fyrir þig ég felli По тебе я пролью
frábær tár: прекрасные слёзы.
Þau falla líkt og frosin orð Они упадут, словно замёрзшие слова
úr fjarri vídd из далекого простора
og seyta niður í sendna storð и впитаются в песчаную землю,
af sólu þýdd. растопленные солнцем.
(HALLGRÍMUR Helgason 1998, bls. 328).
Стихотворение начинается как образец пейзажной лирики, и безжизненный ландшафт в нем (пустынная местность на юге Испании) – ландшафт души поэта. Испаноязычная цитата делит стихотворение на две части: после нее ритм изменяется, а описание пустыни (душевной) сменяется диалогом с умершим великим писателем. Хатльгрим сравнивает себя с Лакснессом, при этом подчеркивая свою инаковость по отношению к нему. («А я блуждаю по иным краям, недостойный твоих слов»). Но одновременно он манифестирует свою преемственность с Лакснессом; она осмысляется не как сознательный выбор, а как неизбежность или даже естественная природная необходимость: сам поэт и Лакснесс – единственные в этом универсуме человеческие существа. В последней строфе эта преемственность декларируется прямо: из слёз, пролитых поэтом по Лакснессу, прорастает новая жизнь и новая словесность. (Слёзы в его глазах — единственная влага, которая есть в духовной пустыне, но именно этой влаге суждено оплодотворить землю).
Известие о смерти Лакснесса, дается вкраплением прозаического сообщения на испанском языке. (По уверению самого автора, это цитирование заголовка в местной газете, из которой он и узнал о смерти своего великого соотечественника). (HALLGRÍMUR Helgason 1998, bls. 362). Фраза о смерти национального писателя, сказанная на экзотическом для исландцев языке, призвана передать не отчуждение, а, напротив, единение с другими культурами: личность, превратившаяся в главный символ исландской культуры, имеет значение для всех народов, даже максимально далеких от Скандинавии. В стихотворении нет упоминаний о культурном/литературном контексте, что, по меньшей мере, небанально для текста на смерть великого писателя. «Замерзшие слова, упавшие в песчаную землю», превращены в явление природы.
Так как словесность/культура в стихотворении не противопоставляется природе (как это характерно для многих литературных текстов, а также для обыденного сознания), а является ее частью, то процесс создания исландской словесности оказывается тождественным сотворению самой этой страны. Между творчеством Лакснесса и Исландией фактически ставится знак равенства: «Исландия умерла. Век истёк. А дальше – чистые листы». После смерти Лакснесса больше некому писать Исландию, поэтому она тоже умирает. («Чистые листы» очевидным образом коррелируют с пустынным ландшафтом).
Здесь Хатльгрим вплотную подходит к концепту «Автора Исландии», который будет центральным в его романе, увидевшем свет в 2001 г.
АВТОР ИСЛАНДИИ
По признанию Хатльгрима Хельгасона, он создал «Автора Исландии» по мотивам собственного сна, в котором Лакснесс после смерти попал в роман «Самостоятельные люди». (См., напр.: „Eins og að vera seldur…, 2000). Сюжет романа построен на реализации расхожей метафоры «После смерти великий писатель живет в своих произведениях». Главный персонаж (он же – рассказчик), писатель по имени Эйнар Гримссон, в начале романа оказывается на странном хуторе в глухой долине, где нет ни малейших признаков современной цивилизации, и постепенно понимает, что он мертв и находится в собственном романе «Свет мира», действие которого происходит в середине 1950-х гг., а окружающие его люди – персонажи, которых он сам когда-то придумал. Эйнар следит за жизнью хутора и одновременно вспоминает свою жизнь и литературную карьеру. Внешние детали биографии Эйнара Гримссона напоминают некоторые обстоятельства жизни Лакснесса (он – нобелевский лауреат, в свое время был сталинистом и посетил Советский Союз; его книги были популярны в странах за Железным Занавесом; последние годы жизни он провел в доме престарелых). В книге упоминаются названия романов Эйнара: „Friðarljós“ («Свет мира/умиротворения», — явная аллюзия на „Heimsljós“ (Свет миру) Хатльдоура Кильяна), „Meistarans hendur“ (Руки мастера), „Dauðir hlutir“ (Неодушевленные предметы) и т.п., напоминающие названия романов Лакснесса. Один раз в романе дается намёк на само имя «Лакснесс»: к Эйнару Гримссону обращаются словечком „laxi“ (иронически-уничижительное обозначение высокопоставленных особ, «важных птиц», произведенное от слова lax – «лосось») (См. HALLGRÍMUR Helgason 2004, bls. 222).
Само место действия и персонажи «Автора Исландии» заставляют вспомнить «Самостоятельных людей» Лакснесса. Бонд Хроульв, приютивший престарелого писателя на своем хуторе, — параллель к центральному персонажу «Самостоятельных людей» Бьярту из Летней обители. Как и Бьярт, Хроульв не чужд поэтического творчества (в тексте романа приводятся четверостишия его сочинения), больше всего ценит самостоятельность и независимость, даже если она достается ценой непосильного труда и оппозиции к внешнему миру (он противостоит местным властям, которые пытаются вмешаться в ведение его хозяйства), а его главный интерес в жизни – выведение новой породы овец. Состав семьи Хроульва также перекликается с персонажами романа «Свет миру»: у него есть несколько сыновей и дочь от умершей жены. Судьба Хроульва складывается так же трагично, как судьба Бьярта из Летней обители: его стремление к независимости оказывается безрезультатным: всех его овец забивают по подозрению в заразной болезни, ему приказывают покинуть хутор, он бросает семью и кончает жизнь в заброшенном бараке в местном торговом поселке Фьорде.
При всех совпадениях сюжета романа и схожести фигуры рассказчика с фигурой Лакснесса, «Автора Исландии» всё же нельзя назвать пастишем или парафразом «Самостоятельных людей». Всё сходство с личностью и творчеством Лакснесса, собственно, исчерпывается этими биографическими и сюжетными совпадениями. Писатель Эйнар Гримссон много рефлексирует о месте своей родной страны в мире, о сущности литературного творчества, о влиянии модернизма и современной масс-культуры на Исландию, об эпохе, в которую ему довелось жить. (Заметим, что сама такая рефлексия – прямая противоположность «бесстрастному» стилю большинства произведений Лакснесса). Эти рассуждения почти полностью совпадают с теми мыслями, которые Хатльгрим Хельгасон высказывает от собственного лица в своих памфлетах и интервью. (Единственное, что в книге напоминает о собственных взглядах Хатльдоура Лакснесса – негативное отношение Эйнара Гримссона к творчеству Гамсуна, которое было свойственно Лакснессу на протяжении всей жизни). (См.: HALLDÓR Guðmundsson 2008, pp. 221-222). Хотя годы жизни Эйнара Гримссона (1912-2000) ненамного отличаются от годов жизни Лакснесса, круг тем, которым посвящены мысли Эйнара, характерен для человека более младшего поколения. В «Авторе Исландии» происходит автобиографизация Лакснесса, он становится своеобразным alter ego Хатльгрима Хельгасона. На это указывает уже само имя этого героя с компонентом GRÍM: настоящее имя Эйнар Йёрген Аусгримссон, творческий псевдоним Эйнар Гримссон[2].
Образ «великого писателя» в «Авторе Исландии» оказывается вовлечен в сложную систему двойничества. В пространстве романа Эйнар существует в двух мирах: в универсуме собственного текста и в универсуме своих воспоминаний о прошедшей жизни. В них он предстает в нескольких ипостасях: Эйнар-личность с его беспомощностью и малодушием перед лицом семейных и политических проблем; Эйнар-писатель, создающий стилистически безупречные романы и полемизирующий с критиками; Эйнар-кумир литературной общественности. Все эти ипостаси существуют отдельно друг от друга.
Рассказчик в «Авторе Исландии» двойствен в буквальном смысле слова: несколько раз Эйнар, попавший с собственный роман, пытается наладить контакт с самим собой – автором этого романа (это продолжение его попыток вырваться за пределы текста во внешний мир). В первые недели пребывания на хуторе Хроульва потерявший память писатель обнаруживает в своем кармане конверт с адресом Эйнара Й.Аусгримссона, принимает это имя за имя своего издателя и пишет самому себе письмо с просьбой забрать его из этой богом забытой долины. (ibid., bls. 37). Через некоторое время, добравшись до соседнего хутора, где есть телефон, он пробует позвонить в Рейкьявик жене и слышит в трубке свой собственный голос. (ibid., bls. 106-107). Один раз такая встреча двойников по разные стороны текста оборачивается длинной, но безрезультатной беседой. В хлеву на хуторе Эйнар обнаруживает дыру в стене («дыру в тексте»), сквозь которую видна комната в итальянском отеле и сам писатель, работающий над той главой романа, в которой сейчас находится Эйнар. Двойники разговаривают друг с другом о дальнейшем развитии сюжета, и человек по ту сторону текста с гордостью сообщает, что придумал новый эпизод. Этот эпизод – один из самых трагичных в романе: Хроульв без причины обвиняет свою дочь Эйвис в распутстве и в припадке гнева сам насилует ее. (Потом Эйвис рожает ребенка, которого отдает в детский дом в Рейкьявике после похорон Хроульва). В то время, как для того из двойников, кто находится в тексте, всё, происходящее – страшная реальность, в которой он не властен ничего изменить, для того из них, кто пишет текст, это всего лишь «интересная идея»:
Я больше не смог бы заглянуть в эти глаза. Я хотел бы утонуть в ее глазах. (…) Я снова отворачиваюсь к стене и смотрю в дыру. Мой приятель быстро вскакивает из-за стола и улыбается мне:
«Ну что, хорошо получилось?»
Я не отвечаю ему, просто тихо выхожу из дверей в хлев. (ibid., bls. 224)
У Эйнара в романе есть и другие двойники. Наиболее заметный из них — малолетний сын бонда Хрольва, который при запоздалом крещении получает имя Грим. Мальчик первым обнаруживает писателя, в первые месяцы его жизни на хуторе Хрольва становится его наперсником. Когда Грим подрастает, он сам становится поэтом и начинает сочинять висы; при этом он увлекается недавно пришедшей в Исландию рок-культурой, так что его творчество оказывается не традиционным, а новаторским. Сам Хроульв тоже оказывается двойником писателя. Это манифестируется в тексте прямо: «Хроульв был мной» (ibid., bls. 178), «Хроульв был автором своей жизни. И он пошел дальше, чем я. (…) Хроульв – более великий писатель, чем я» (ibid., bls. 63). Также параллель между ними прослеживается на уровне деталей. Ср: «Я начал было писать книгу, но это было всё равно что сделать ребенка собственному чаду» (ibid., bls. 377). Когда Эйнар вместе со своими персонажами перемещается в приморский торговый поселок, он становится журналистом местной газеты, и ему выпадает писать некролог своему герою:
Я на десять минут забываюсь и разражаюсь филиппикой в адрес начальников от сельского хозяйства (…) Филиппику я переделал в короткий некролог под заголовком «Хроульв Аусмундссон 1900-1956». А потом сидел и долго смотрел на это имя и даты, и припоминал мое собственное надгробие:
Эйнар Йоханн Гримссон 1912-2000.
Что могли бы вычитать из него? Каким был бы суд истории? (ibid., bls. 476)
Также двойником Эйнара Гримссона оказывается Сталин (с которым писатель встречался во время поездки в Москву):
Неужели Сталину не надоедало собственное имя? Если он разворачивал газету – оно было там напечатано по шесть раз на странице. (…) Куда бы он ни направлялся, на домах, на фасадах, в спортзалах, в бывших церквях, на башнях, на вагонах, грузовиках, ресторанных меню и спичечных коробках: везде он видел свое имя и лицо. Иногда он махал с заднего сидения, махал самому себе, когда тот улыбался с ближайшего высотного дома, потом заворачивал за угол, видел пустой фасад и думал: Ага, здесь не хватает моего портрета, даже барельефа… (…) Мне надоело мое имя. Под конец я даже перестал открывать газеты из страха увидеть его, оно стало раздражать меня, я просто не переносил его на дух… (ibid., bls. 342-343).
Параллель Эйнара и Сталина обусловлена не только сталинизмом Лакснесса, но и критическим отношением к самому статусу знаменитого писателя. Прославленный автор – тоже своего рода тоталитарный лидер, требующий безоговорочного почитания и манипулирующий судьбами людей (своих персонажей и – косвенно – своих близких, послуживших их прототипами).
Сложная система двойников в «Авторе Исландии» напрямую связана с тем, что универсум романа двоится. Всё окружающее его Эйнар с самого начала считает ненастоящим, сочиненным (Хроульв и Грим – его двойники постольку, поскольку они – его создания), — но он не оставляет попытки вырваться за пределы текста в «большой мир». Однако текст и мир оказываются одним и тем же, и Эйнар – не только автор романа, но и «автор Исландии»[3] (ibid., bls. 256), бог-демиург, сотворивший весь мир с его культурой и историей:
Докуда может простираться творчество? К морю до Фьорда? На юг до Рейкьявика? До самого Лондона? Нет, дух человеческий не ведает преград, он пять раз облетает вокруг земли на заходе солнца, долетает до луны и обратно прежде, чем корова успеет моргнуть глазом. (…) Голова пухнет. О, Господи, избавь ее от мучений! Я – голова в голове. Автор всего этого: этой страны, этого неба, меня переполняет головокружительная тоска, а печаль пригибает меня к земле: я слушаю шорох травы, своей травы. (…) И я становлюсь так печален, как может быть один только бог. (ibid., bls. 116).
Так как в уста Эйнара Гримссона часто бывают вложены собственные мысли Хатльгрима Хельгасона, то богом-демиургом оказывается не только Лакснесс, но и он сам. Как и в стихотворении «Хатльдоур Лакснесс» 1998 г., Хатльгрим намекает на свою преемственность с Лакснессом, способность занять его места в деле писания Исландии.
Однако демиург вынужден сам жить по тем законам, по которым функционирует мир (созданный им), и быть соучастником зла, творящегося в этом мире. В романе есть несколько глав, посвященных визиту Эйнара Гримссона в Советский Союз в 1937 году. Там он узнает об аресте своего соотечественника-коммуниста и его гибели в тюрьме, но все равно продолжает в своих путевых заметках о поездке в Москву «писать икону дьявола» (ibid., bls. 314), а потом дважды издает эти заметки под названием «Сказка на Востоке» („Ævintýrið í austri“) (аллюзия на путевые заметки Лакснесса «Сказка из Гардарики» (Gerska ævintýrið, 1938)). Эйнар Гримссон обвиняет сам себя во «лжи» и «непонимании» и выносит сам себе суровый приговор. Однако в финале романа с писателя (Эйнара Гримссона, и заодно с Лакснесса) снимаются все обвинения: он как персонаж реальности-текста, истории-текста не может нести ответственность за его содержание и развитие:
Двадцатый век был веком окончательных решений. Великих открытий, невероятного прогресса. Глобальных экспериментов. Экспериментов над людьми. Заносчивым веком, который считал себя выше всех других эпох, отметал их, их опыт, мудрость и ценности. Веком, который посчитал историю человечества скверной и обещал написать новую, лучше. (ibid., bls. 477)
Я был плохим? Нет, это век был злой. (ibid., bls. 484).
В финале романа множество двойников, на которых была раздроблена личность Эйнара Гримссона, синтезируется, подчеркнутая на протяжении всего текста оппозиция молодого и престарелого писателя, Эйнара – автора «Света мира» vs Эйнара – его персонажа, литературного кумира, улыбающегося с газетных страниц vs живой личности с ее слабостями и пороками — исчезает. (Можно говорить о разрешении писателем внутренних противоречий и примирении с самим собой). В последней главе сливаются воедино пространство романа и пространство реальности, 1950-е гг. и современность: дом во Фьорде, где живет Эйнар, превращается в хутор Хроульва, — но теперь это жилище (про которое в начале романа было заявлено, что оно – вымышленное) стало достопримечательностью в реальной Исландии 2000-х гг, его посещают туристы и обмениваются сплетнями о личной жизни писателя, а затем хутор снова становится таким, каким был в начале романа, и Хроульв с семьей живет там в своем времени. Эйнар присутствует во всех этих временных пластах почти одновременно, но стал невидимым и не может общаться ни с современными почитателями, ни со своими персонажами. (ibid., bls. 503-511).
Можно добавить, что после «Автора Исландии» Хатльгрим Хельгасон больше не обращался в своём творчестве ни к личности, ни к произведениям Лакснесса.
В исландской литературной жизни вход в свет «Автора Исландии» повлек за собой бурную дискуссию о Лакснессе. Период увлечения Хатльдоура Кильяна сталинизмом долгое время был нежелательной темой для исследователей его биографии, и со стороны Хатльгрима Хельгасона развитие в романе этой темы во всей ее неприглядности было дерзким шагом. По уверению Хатльдоура Гвюдмундссона, исследователя творчества Лакснесса, эта дискуссия была не чем иным, как возобновлением прежних дебатов времен Холодной войны, и ее участники сочли описание политических «просчетов» героя «Автора Исландии» правдивым или лживым в зависимости от собственных симпатий или антипатий к мировоззрению Лакснесса; при этом многие участники полемики проигнорировали тот факт, что речь идет о художественном произведении, герой которого не полностью тождествен Хатльдоуру Кильяну. Как бы то ни было, этот роман «положил начало интересному обсуждению, а также отчасти сверг Лакснесса с его пьедестала, ведь для писателя слишком долго стоять на пьедестале – не слишком хорошо» [4]. В последнее время политические пристрастия Лакснесса 1930х гг. удостаиваются в биографиях писателя самого подробного освещения[5].
ХАТЛЬДОУР В АМЕРИКЕ
Ещё один текст, на котором мне хотелось бы остановиться подробно – пьеса Оулава Хёйка Симонарсона (род. 1948) «Хатльдоур в Голливуде» (или «Обретённая Исландия») (2005)
Сюжет пьесы воспроизводит события жизни Халльдоура Лакснесса 1927-1929 гг., а именно, его поездку на американский континент, участие в литературной жизни, создание киносценариев для голливудских студий… Факты биографии Лакснесса воспроизведены в пьесе точно, хотя и в несколько упрощённой трактовке. Событийная канва «Обретённой Исландии» в общих чертах такова: мечты юного Хатльдоура о писательских лаврах – недовольство исландской общественности необычными радикальными взглядами молодого писателя и недовольство Хатльдоура консервативностью и «провинциальностью» своих соотечественников – отъезд в Канаду, а затем в США (в Исландии он оставляет невесту, которая в пьесе не носит никакого имени) – попытка заинтересовать в своих сюжетах голливудских продюсеров – формирование коммунистических взглядов — разочарование в Америке и отъезд на родину в надежде, что именно там он обретёт понимание. Пьеса имеет фрагментарную структуру – состоит из 38 небольших эпизодов (среди них – стихотворные и песенные вставки), в которых Хатльдоур встречается с различными персонажами, могущими в дальнейшем появляться или не появляться в тексте пьесы; их разговоры часто касаются вопросов литературной карьеры или коммунистической идеологии (политическим взглядам Лакснесса в «Обретённой Исландии» уделено большое внимание); эти темы подаются без излишней патетичности, с долей юмора. В «Обретённой Исландии» вообще сильно юмористическое начало (как, впрочем, и во многих других произведениях Оулава Хёйка). В частности, в первых эпизодах пьесы Хатльдоуру Лакснессу придана доходящая до комизма убеждённость в собственной исключительной гениальности. Например, на пропажу чемодана с рукописью на вокзале этот персонаж реагирует следующим образом:
Ну, где же чемодан? В нём лежит черновик гениального произведения, он не должен был теряться. Да, так и запишите: «Шедевр чуть не пропал, но отыскался на вокзале в Виннипеге». Да, исландские политические газеты превозносят до небес всё провинциальное, даже рецензии, а то, что задумано и создано на международном уровне, проклинают… Ах, вот он, родимый, – исландская литература спасена! Между прочим, в нём лежат черновики самого великого романа, созданного в Исландии со времён Средневековья! Салка Валка — The woman in pants!
То, что о таком важном национальном символе, как Хатльдоур Кильян Лакснесс, написана юмористическая пьеса – уже примечательно. Это можно рассматривать как отсутствие гипертрофированного пиетета к нему, — попытка убрать тот самый «пьедестал, на котором писателю не хорошо стоять слишком долго».
Как и в «Авторе Исландии» Хатльгрима, в «Обретённой Исландии» главный персонаж окружён двойниками. Самый заметный и несомненный из них — миллионер Хатльдоур Хатльдоурссон (историческое лицо), который оказывается единственным, кому понравился рассказ Лакснесса о Новой Исландии, прочитанный на выступлении перед исландскими эмигрантами в Манитобе, — и Хатльдоур Хатльдоурссон начинает поддерживать молодого автора, не в последнюю очередь морально. На этого двойника переносится такая черта заглавного персонажа пьесы, как амбициозность: именно он вводит Лакснесса в Голливуд, поощряет его стремление к литературной славе. К финалу пьесы сам Лакснесс избавляется от этой черты, а Хатльдоур Хатльдоурссон остаётся носителем мировоззрения, свойственного Лакснессу в начале.
Двойником Лакснесса можно в какой-то степени считать эпизодического персонажа — пророка по имени Manly P. Hall, который издал некую духовную книжку, ставшую бестселлером. Очевидно, это тот, кем мог бы стать Хатльдоур, если б его мечта о писательской карьере за рубежом осуществилась: его окружает примерно такая же публика, что и юного Хатльдоура в Исландии в первых эпизодах пьесы (дамы на званом приёме). В Америке Хатльдоура называют не иначе как “m-r Hall D’ or”[6] – так что совпадения между этими персонажами, по крайней мере, на уровне имён очевидны. Подобием двойника Хатльдоура также можно считать женщину по имени Хелен, которая сперва предстаёт перед ним как официантка в столовой, потом – как активистка коммунистического движения, как литературный агент, как правозащитник и пр. (Этот персонаж не имеет прямых аналогий в биографии Хатльдоура Кильяна, скорее всего, это собирательный образ). Когда в финале пьесы он разочаровывается в своей мечте и решает вернуться на родину, появляется намёк на то, что эта женщина, возможно, имеет иномирную природу (то ли ангел-хранитель, то ли фюльгья). Едва Хатльдоур вспоминает об оставшейся в Исландии невесте – Хелен начинает исчезать в темноте:
ХАТЛЬДОУР: Хелен, где ты? Где ты?
ХЕЛЕН: Свет гаснет – так и мой облик угасает, и когда темнота совсем изгложет его, то всё исчезнет – а может, его и вовсе не было. А пока – слабое эхо; но скоро и оно умолкнет. Солнце вновь взойдёт – в другом месте – в другой стране.
ХАТЛЬДОУР: Кто ты, Хелен?
ХЕЛЕН: Та, что прощается с тобой сегодня и встретит тебя завтра. (Она исчезает во тьме).
Присутствие двойников прямо связано с верой Хатльдоура в возможность стяжать лавры в Америке. Они начинают исчезать именно тогда, когда он осознаёт себя социалистом (в случае с Хатльдоуром Хатльдоурссоном) и исландцем (в случае с Хелен). (Т.е., они воплощают те аспекты мировоззрения Лакснесса, которые он «перерастает» к концу пьесы).
В пьесе несколько раз повторяется ситуация: персонаж-американец при знакомстве с Хатльдоуром не может запомнить из какой страны тот родом и постоянно приписывает ему другую национальность. (Например, издатель, которому Хатльдоур принёс «Великого ткача из Кашмира», советует ему вставить в книгу побольше информации об исландской культуре – но путает её с культурой гренландских эскимосов). Большая часть такого рода ситуаций введена в пьесу как комический элемент, иллюстрирующий общеизвестную географическую неосведомленность средних американцев, — но среди этих «географически неосведомленных» присутствует крупный писатель Аптон Синклар, собрат Лакснесса по политическим убеждениям, разговор Хатльдоура с которым почти лишён юмористического начала. Это даёт возможность интерпретировать подобные ситуации иначе: Лакснесс – фигура, перерастающая национальные рамки (т.е., ему не важно, из какой страны быть родом).
Пьеса о великом деятеле литературы, разумеется, немыслима без того или иного задействования его собственных текстов. В «Обретённой Исландии» тексты Лакснесса присутствуют в нескольких ипостасях: 1) Изображение литературной деятельности Хатльдоура (тогда его произведения очень редко цитируются прямо, часто просто упоминаются, могут даваться в пересказе). В пьесе упоминаются публицистика молодого Халльдоура, его роман «Великий ткач из Кашмира», «Салка Валка» (пока ещё в виде первоначальных набросков к киносценарию, который подробно пересказывается голливудскому продюсеру), новелла «Новая Исландия». При этом они всегда вызывают у других персонажей гипертрофированную реакцию: восторг, брань, гиперболизированное непонимание[7]. Эта реакция всегда изображается иронически. 2) Реплики Хатльдоура в пьесе построены на материале его писем и публицистики. Т.е., Хатльдоур Лакснесс в пьесе изъясняется во многом словами своего собственного авторства, но они не манифестируются как цитаты и подвергаются со стороны Оулава Хёйка Симонарсона определённой «творческой порче»: как заявлено в примечании к пьесе, эти цитаты он «соединил, собрал вместе и кое-что добавил к ним из собственной головы, чтобы создать целое, пригодное к постановке на сцене». 3) Среди стихотворных вставок, которыми отделены друг от друга эпизоды пьесы, есть парафразы известных стихов Лакснесса (кроме них – эстрадные шлягеры, патриотические песни и т.п.). Здесь тексты Лакснесса служат для автора пьесы источником вдохновения (иногда они превращаются в отправную точку для его собственных вариаций на тему).
ВЫВОДЫ
Современные исландские авторы обращаются к личности Лакснесса больше, чем к его творчеству. Продолжение литературной традиции Лакснесса можно найти разве что в прозе Хатльгрима Хельгасона начала 2000х гг. (для этого писателя Лакснесс – безоговорочный ориентир), однако и он со временем «перешагивает» через него. Статус Лакснесса как «литературного генерала» часто становится объектом вполне заслуженного иронического отношения. При этом гениальность Лакснесса как писателя для исландцев не подлежит сомнению, поэтому в центре внимания писателей оказываются не его художественные тексты, а другие связанные с ним темы: его публицистика, его политические взгляды, детали его биографии и т.п.
Обращение к личности и творчеству Лакснесса даёт современным исландским писателям материал для размышлений о масштабных философских, социальных и этических вопросах (например, о преимуществах и недостатках коммунистических убеждений, об ответственности писателя в связи с событиями его эпохи, о месте и смысле литературы в ХХ веке вообще). При этом в связи с обращением к личности Лакснесса могут подниматься темы, ранее считавшиеся в исландской словесности нежелательными. (Ср. дискуссию в связи с «Автором Исландии»).
БИБЛИОГРАФИЯ[1]
HALLGRÍMUR Helgason, Höfundur Íslands, Reykjavík, Mál og menning, 2004
HALLGRÍMUR Helgason, Ljóðmæli 1978-1998, Reykjavík, Mál og menning, 1998
ALDA BJÖRK Valdimarsdóttir. Rithöfundur Íslands. Um skáldskaparfræði Hallgríms Helgasonar. [Неопубл. магистрская диссертация из Университета Исландии]. Háskóli Íslands, Heimspeekideild, 2004
„Eins og að vera seldur til Chelsea“ [анонимное интервью с Хатльгримом Хельгасоном] // DV, 28. ókt. 2000, bls. 32
HALLDÓR Guðmundsson. The Icelander. Translated from Icelandic by Philip Roughton. Quercus, London, 2008
HALLDÓR Guðmundsson. Halldór Laxness. Æfisaga. JPV útgáfa, Reykjavík 2004
ÍSLENSK BÓKMENNTASAGA, bd. V; Mál og menning; Reykjavík 2006
ÓLAFUR HAUKUR SÍMONARSON. Fundið Ísland eða H.K.L. í Ameríku. (2005)
