Автор: Впервые этот очерк был опубликован в журнале «Новый мир» (1961, № 4,с. 207–218). Данный текст печатается (с сокращениями О.А.Смирницкой) по изданию:М.И. Стеблин-Каменский. Из Записных книжек (1958–1981). Дневники.Письма. Проза. Стихи. (СПб.: Европейский Дом, 2009,с. 138–157.)
Итак, я сижу в исландском самолёте и лечу в Исландию. Очень странное чувство я испытываю. В продолжение многих лет я занимаюсь исландской литературой и исландским языком, но знаю Исландию только по книгам. И вот сейчас я впервые увижу её. При этом по книгам я лучше всего знаю Исландию такой, какой она была более чем семьсот лет назад. Классическая исландская литература возникла семь веков назад. <…>
Именно эта исландская литература – реалистическая проза (родовые саги) и героические песни («Старшая Эдда») – позволяет Исландии претендовать на выдающееся место в истории мировой литературы и культуры. Древняя литература – гордость Исландии, её национальное богатство.
Нигде в средневековой Европе не было такой богатой, самобытной и подлинно народной литературы. Она до сих пор самое значительное из всего, что было создано в области литературы на скандинавском севере. И до сих пор языком Исландии остался язык её древней литературы, то есть древнеисландский. Он очень не похож на современные скандинавские языки – норвежский, шведский, датский, – хотя и в родстве с ними.
Странным образом он почти не изменился за последнюю тысячу лет в написании и грамматике и до наших дней сохранил свою архаичную метафоричность и конкретность.И вот сейчас я буду разговаривать с потомками древних исландцев на их древнем языке. Странное ощущение! Словно предстояло встретиться с давно мне знакомыми литературными персонажами, как с живыми
людьми…
В самолёте ко мне подходит красивая девушка в синей форме и с приветливой улыбкой подаёт на подносе конфеты. Первая исландка, которую я увидел в жизни, и первая возможность разговора по-исландски в эту поездку!
Девушка-стюардесса – по-исландски «флюгфрея», то есть в буквальном переводе «Фрея полёта» (Фрея – это языческая богиня, которая воспевается в древних мифологических песнях). А самолёт наш называется «Гютльфахси», то есть «Конь Золотая Грива» (тоже мифологическое имя). А диктор называется по-исландски тем же словом, которым больше тысячи лет тому назад назывался мудрец-сказитель. Итак, начинается смещение временных плоскостей, древняя культура скрещивается с современной цивилизацией.
Во время вынужденной ночёвки в Глазго (вернее, в городке Гурок, недалеко от Глазго) я рассматриваю спутников по самолёту. Это всё исландцы. Кто они? Во всяком случае, не те таинственные викинги, которые около тысячи лет назад, прельщённые рассказами об обширных пастбищах, обилии непуганых рыб и птиц, приплыли на боевых кораблях из Норвегии в Исландию, чтобы осесть на огромном пустынном острове, на котором до этого ещё никто не селился, и, таким образом, дали начало исландскому народу.
…Погода ясная, и часа через три – не внизу, а где-то на середине голубого неба, выше самолёта, над облаками – показывается снежная вершина, освещённая солнцем. Это конечно, Ватнаекютль – самый большой ледник в Европе (сто километров в длину, сто километров в ширину) и самая высокая точка Исландии (2119 метров). Затем сквозь облака начинают мелькать ещё какие-то горы, потом озёра, реки. Самолёт снижается, появляются правильные ряды маленьких домиков, красные, зелёные, синие крыши, и с трёх сторон – море. Это, конечно, Рейкьявик.
Мы пробыли в Исландии 15 дней. Шесть из них мы ездили по стране на легковой машине, с утра до вечера. Проехали больше двух тысяч километров, совершили пять поездок, из которых одна длилась три дня. Три раза мы ночевали в гостиницах в глухих уголках Исландии. Не были мы только на востоке страны да в центральной пустыне, куда можно проникнуть только верхом или пешком, и притом с альпинистским снаряжением. Остальное время мы жили в Рейкьявике. Здесь были встречи, вечера, концерты, пресс-конференции, конгресс общества «Исландия–СССР»,
обед у министра культуры, мой доклад на заседании Общества исландского языка, приём в посольстве, посещение Национальной библиотеки, Национального музея, Университета, беседы с филологами и писателями – в общем, дни были загружены до отказа.
<…> Мы на приёме у крупнейшего исландского юриста Рагнара Оулафссона, члена общества «Исландия – СССР». Двухэтажный особняк.Весь верхний этаж – гостиная, в нижнем этаже – спальни и столовая. Гостей человек пятьдесят. В столовой три стола. На одном – скандинавские бутерброды, сласти и прочее; у другого хозяйка разливает кофе. Надо вооружиться подносом, положить бутерброд себе на тарелку, подойти к хозяйке за чашкой кофе, потом с подносом в руке подняться по лестнице на второй этаж и там стоя есть, беседуя одновременно то с исландским историком о роли Ганзы в Исландии, то с парламентарием – об уровне жизни в стране, то с группой филологов – о том, существовал ли в действительности Эгиль Скаллагримссон или это личность легендарная, вымышленная.
Да, но, видимо, следует ещё пояснить, почему важно, существовал ли Эгиль Скаллагримссон – викинг и скальд, герой «Саги об Эгиле», одной из древнеисландских родовых саг. Тот, кто не читал этих саг, обычно представляет их себе как произведения поэтические и фантастические, нечто вроде сказки или легенды. Нет ничего ошибочнее такого представления. Древнеисландские родовые саги – это произведения более фактографические, чем любой современный роман. Не случайно до недавнего времени всё, что в них рассказывается, принималось за непреложный исторический факт. Однако в последнее время исландские филологи стали утверждать, что видимая историческая точность саг – это лишь результат высокой реалистичности древнего исландского искусства, и только. Определение границы между правдой художественной и правдой исторической – это, по-видимому, одна из труднейших проблем истории всякой древней литературы, и понятно, что каждому, кто едет в Исландию во всеоружии знакомства с древнеисландскими сагами, приходится спорить на эту тему.
Мы присутствовали на конгрессе общества культурных связей между Исландией и СССР. По-исландски оно называется сокращённо МИР (по начальным буквам исландского названия общества; но те, кто знает русский язык, естественно, вкладывают в эти буквы другой смысл).
На конгресс съехались представители местных отделений Общества с разных концов Исландии – рабочие, рыбаки, фермеры, учителя и так далее. Всего собралось человек пятьдесят. На стол президиума были поставлены розы. Конгресс открылся речью Кристина Андрессона, виднейшего исландского критика, автора книги «Современная исландская литература», которая недавно вышла на русском языке.
Выступавшие говорили о том восхищении, которое вызывают успехи Советского Союза в области науки и техники. Они говорили о советском искусстве, с которым их познакомили приезжавшие в Исландию советские артисты. Могло ли бы такое искусство, говорили они, процветать в стране, если бы положение в ней было таким, каким его изображают враги Советского Союза? Они вспоминали о том, что Советский Союз был первым из государств, признавших право Исландии на двенадцатимильную зону территориальных вод вокруг острова. Этим он оказал неоценимую поддержку исландскому народу в его борьбе за своё экономическое
благосостояние, союзник же Исландии по НАТО Англия послала в исландские воды не только рыболовные суда, но и военные корабли. Но подлинный друг, говорили они, не то государство, которое устраивает военные базы на нашей земле, тем самым делая эфемерной нашу политическую самостоятельность, а то государство, которое в критическую для нас минуту бескорыстно поддержало нас в жизненно важном для нас деле и которое своими блистательными успехами в области науки и техники прокладывает новые пути человечеству.
<…> Жили мы в гостинице «Борг», в самом центре города. Альтинг (парламент), собор, почтамт, полицейское управление – всё это рядом. Прямо под моим окном рифлёная крыша какого-то гаража, а направо – двор со скопищем сверкающих лаком легковых машин: их в Рейкьявике вообще гораздо больше, чем грузовых. И хотя город славится отсутствием дымовых труб, в окно всё же летит бензинная гарь. Среди разноцветных крыш – красных, зелёных, серых – вывеска туристской конторы «Гимли», а неподалёку – прижизненный памятник местному пастору, которому сейчас девяносто лет. Дальше вывеска страховой компании и кинотеатра «Гамля Био». А левее, над зданием Рыбопромышленного банка, – синяя гора Эсья. Её часто окутывают облака, а однажды утром она оказывается покрытой снегом.
В моей комнате только постель с тонкими перинами из гагачьего пуха, стол и стул. В стене шкаф для одежды, и другой, попросторней, с умывальником и душем. Горячая вода, конечно, из гейзера.
Несмотря на осень (конец сентября – начало октября), в Рейкьявике значительно теплее, чем бывает в эту пору в Ленинграде. Великое дело – Гольфстрим. В драповых пальто мы изнемогали в первый день от жары. Один исландец, снимая с вешалки моё одеяние, взвесил его на руке и преисполнился уважением к русской выносливости. Потом мы ходили без пальто и спали с открытыми окнами. Осень и зима в Рейкьявике (но не в глубине страны) много теплее, чем в Ленинграде и Москве, а лето и весна – холоднее. Средняя температура января в Рейкьявике минус один градус, а июля – плюс одиннадцать градусов; в Ленинграде соответственно минус восемь и плюс семнадцать градусов.
Исландия – страна фантастически красивая, причём я имею в виду средний исландский пейзаж, а не экзотику (гейзеры, вулканы и т.п.). И вот почему она так красива. В Исландии всюду далеко видно – на десятки и даже на сотню километров (деревьев почти нет, только рябинки да берёзки около домов). И повсюду видишь горы, с любой точки, – синие, голубые, серые, лиловые, малиновые, чёрные, в зависимости от покрова и освещения. А освещение всё время меняется – часть неба светлая, часть неба тёмная, разрывы в тучах, радуга, фосфоресцирующее северное сияние. Помню, я стоял на площадке перед электростанцией Ласхаурвюркюн – это на севере Исландии – и смотрел на долину Лахсаурдалюр, расстилающуюся к северу. Ясный вечер и чистейший, прозрачный воздух. Долину видно далеко-далеко. Оба склона её, слева и справа, тёмномалиновые. На них ярко-зелёные квадратики тунов – засеваемых лугов – и кое-где белые с красными крышами игрушечные домики хуторов. Над этими малиновыми склонами поднимаются синие горы и голубая даль. Прямо передо мной ярко-синяя гладь реки Ласхау – реки в Исландии поразительно яркие – и на ней большая стая диких белых лебедей. Они вдруг взмывают вверх, и в вечерней тишине долго слышится их крик. В Исландии вообще уйма диких водяных птиц. Один фермер жаловался нам, что лебеди губят его туны (стрелять лебедей не разрешается). Мы видели множество диких уток по дороге, на протяжении почти тридцати километров огибающей с востока Хьалфьёрдюр (то есть китовый фьорд), далеко врезающийся в глубь страны. Слева от дороги, совсем рядом, тянулся фьорд со скалистыми островками посредине, а справа поднимались крутые высокие горы. Птицы плавали совсем близко от берега и даже не подымались в воздух при приближении нашей машины. Но идиллическое впечатление от лучезарного мирного фьорда испортилось тем, что за поворотом мы вдруг увидели длинные низкие бараки из рифлёного железа и людей в военной форме. Оказалось, что это американская военная база. <…>Для исландского пейзажа характерны также и более суровые черты: чёрные базальтовые обрывы, чёрная лава, чёрный песок. Песок в Исландии вообще только чёрный. Вернее, тёмно-серый. Но когда влажен, он чёрный. Не случайно исландский национальный костюм – его и сейчас носят старые женщины – чёрный с серебром. Серебро, очевидно, символизирует исландские водопады. Черны здесь и все дороги – они покрыты гравием. А камни, ограждающие дорогу, окрашены не в белый, как принято у нас, а в жёлтый цвет. В один из дней мы присутствовали на торжественном открытии памятника знаменитому исландскому поэту Торстейну Эрлингссону. Это было возле хутора Хлидарендакот, на юге Исландии, где сто лет тому
назад родился поэт. Моросил дождь. Строгий бюст чётко вырисовывался на фоне чёрного неба. Справа водопадом низвергался ручей. Мужской хор пел торжественно и печально. Всё это было так величественно, что сжималось горло. Типичны для исландского пейзажа знаменитые «Тингветлир» – это поля Тинга, национальный парк Исландии. Здесь, с начала десятого века
до середины девятнадцатого собирался альтинг (в древности – всеисландское вече, позже – парламент). В эпоху народовластия – так исландские историки называют период с десятого по тринадцатый век – альтинг был сосредоточием культурной жизни страны. Это была эпоха экономического и культурного расцвета Исландии. В середине лета на поля Тинга со всех концов страны съезжались на две недели исландцы, чтобы принимать законы, участвовать в решении тяжб, обмениваться новостями, обсуждать происшедшие события, слушать саги и стихи. <…> Потом, когда эпоха народовластия кончилась и Исландия стала сперва колонией
Норвегии (с 1262 года), а потом Дании (с 1380 года), альтинг захирел, его существование стало лишь формальным. Борьба исландцев за независимость всегда была борьбой за восстановлении альтинга во всех его правах. Но современный альтинг – всего лишь обычный парламент. Он совсем не похож на древнеисландский сход свободных общинников.
Теперь альтинг заседает в небольшом двухэтажном здании в центре Рейкьявика. Кстати, в исландском языке очень часто одно и то же слово обозначает и нечто архаичное, и нечто современное, и это нередко приводит к тому, что в сознании исландцев различие между архаикой и современностью до чрезвычайности сглаживается. Поля Тинга расположены на берегу большого озера, окружённого горами, и прорезаны каньонами, где течёт прозрачная ледяная вода. Чёрные скалы, зелёный мох, золотой кустарник и, конечно, поблизости – водопад. Когда стоишь на «Скале закона» – возвышении, служившем в древности трибуной, – то видишь на горизонте горы, а внизу сверкающую поверхность реки Эхсарау, которая при впадении в озеро разбивается на несколько рукавов. За рекой – церквушка (когда-то на её колокольне висел «Колокол Исландии», по которому Халлдор Лакснесс назвал свой замечательный исторический роман), и правее – маленькие домики гостиницы «Валгалла». А за «Скалой закона» возвышается скалистая стена, верхний край которой образует на фоне неба причудливые силуэты, так называемые «ладьи викингов». Поля Тинга – самое дорогое для каждого исландца место. Это символ древней национальной культуры, символ свободы и независимости Исландии.
Поэтому здесь всё имеет свои названия и свою тысячелетнюю историю.
При въезде в национальный парк стоит указатель в виде каменного компаса на подставке. Он указывает, в каком направлении искать те или иные вершины, каньоны, скалы, долины и т.п. Летом сюда часто приезжают из Рейкьявика погулять, а то и пожить в палатках. Но, к удивлению исландцев, иностранные туристы, приезжая на поля Тинга, обычно обращают внимание только на две достопримечательности: Пенингагяу – каньон, в прозрачные омуты которого, загадав желание, принято бросить монеты, и Дреккингахилюр – омут, в котором, по преданию, топили неверных жён.
Поля Тинга расположены на границе заселенной части страны. За ними на сотни километров простирается гористая пустыня. В древние времена там скрывались объявленные вне закона. В исландских народных сказках часто говорится о блаженных долинах в глубине страны, где живут счастливые люди. И надо сказать, что когда смотришь в ясную погоду на уходящие к горизонту голубые дали, то они действительно кажутся такими манящими, что понимаешь веру исландских народных сказок в блаженную жизнь этих далёких и недоступных долин.
В Исландии, когда путешествуешь на машине, всё время едешь либо по долине, окружённой горами, либо по пустынному плоскогорью, разделяющему долины. По-исландски такое плоскогорье называется «хейди». В долинах виден какой-нибудь одинокий хуторок – домик под красной крышей и рядом зелёный квадратик туна. Хейди всегда необитаемо. На нём не увидишь ничего, кроме камней, мха, вереска. Земля здесь так же «пуста и безвидна», какой она была, если верить Библии, в первый день творения. И это чередование мира, где живут люди, и мира, где люди не живут, подчёркивается тем, что, когда въезжаешь на хейди, небо обычно скрывается в серой пелене, и клочья тумана, ползущие отовсюду, застилают даль. И камни сквозь туман начинают казаться недобрыми обитателями пустынного и безмолвного царства. Иногда посреди хейди, чаще у перевала, стоит необитаемый домик, где путники могут найти убежище в непогоду или ночью. Правда, по поверьям, в таком домике обычно водятся привидения. Когда-то герои древних саг путешествовали верхом через хейди, и тогда такой домик назывался «сайлюхус», то есть «дом, построенный для спасения души».
А вот экзотика – места, которые посещаются туристами. Озеро Миватн, то есть Комариное озеро, на севере Исландии. Причудливой формы, с островами и берегами из застывшей лавы. Под вечер мы любовались его молочно-белой гладью. Уютные островки-холмики казались будто нарочно разбросанными по озеру. С самого большого из островков доносилось блеяние овец.
А рядом с этим удивительным озером расположен знаменитый Наумаскард – карьер, где добывают серу. Дорога туда идёт по неглубокой лощине. Воздух напитан запахом серы. Склоны голы, никакой растительности. Только стелется пар. Вдруг открывается бескрайнее и такое же голое лавовое плато, простирающееся на сотню километров. Бьют вверх мощные струи пара. Весь склон – рыжая с белыми пятнами лава. Подходим ближе и видим кратеры. В одном бурлит чёрная жижа, в другом – голубовато-серая. Запах серы становится удушливым. Это не иначе как вход в ад… В Исландии больше ста вулканов, из них двадцать восемь действующих. Самый знаменитый, Гекла, по преданию, обиталище сатаны. Страна вулканов и ледников, страна огня и льда – так обычно называется Исландия в путеводителях. Возле озера Миватн находятся и «Диммуборгир», то есть «Замки мрака». Тропинка вьётся между чёрными лавовыми башнями высотой с двухэтажный дом. Видны ворота, окна, шпили, зубцы. Такие лавовые замки тянутся на километры. Под ними всё те же стелющиеся полярные берёзки и крупные грибы подберёзовики. Среди этих «замков» легко заблудиться – так похожи они один на другой.
Видели мы здесь ещё одно чудо природы – «Годафосс» («Водопад богов»). В глубоком базальтовом ущелье течёт река, бурная река с отвесными берегами. Там, где ущелье расступается, река падает шумным каскадом с широкого полукруглого уступа. Но «Водопад богов» не произвёл на нас особенно сильного впечатления, потому что перед этим мы видели ещё более мощный – «Золотой водопад», или «Гютльфосс». Мы приехали к нему в ветреный и солнечный день. Чуть ли не за полкилометра нас обдало облаком брызг, и мы увидели, как тремя каскадами обрушивается в страшную бездну чудовищная масса воды, а над нею переливается яркая радуга, то и дело меняя место. Водопадов в Исландии очень много. В некоторых долинах ручьи образуют водопады буквально через каждые сто метров.
Видели мы и горячие источники – и те, которые используются для нужд человека, и совсем ещё «дикие». Ездили мы, конечно, и к Гейсиру – горячему источнику, по имени которого все горячие источники мира называются гейзерами. Но Гейсир не фонтанировал. Он теперь почти никогда не фонтанирует, разве что запасливые туристы кинут в него побольше мыла, специально привезённого для этой цели.
Исландия по своей территории довольно большая страна. Хотя мы проехали больше двух тысяч километров, мы побывали далеко не всюду. Но по количеству населения Исландия страна очень маленькая – сто семьдесят тысяч человек, из которых семьдесят тысяч живут в Рейкьявике. И это сказывается на каждом шагу. О размерах государственного аппарата можно судить по тому, что всё правительство, в том числе и министерство иностранных дел, помещается в одноэтажном особняке с мезонином. Есть в стране несколько десятков полицейских, но постовых и регулировщиков движения нет. Первое время мы принимали исландских полицейских за морских офицеров: все они очень рослые, в чёрной форме, с серебряными пуговицами, в фуражке с белым верхом и серебряным свистком на груди; шофёров автобусов – за сухопутных офицеров:
они в форме цвета хаки и такого же цвета фуражках. Но, оказывается, офицеров в Исландии вообще нет; нет и армии, нет вооружённой охраны: ни в порту, ни на важнейших электростанциях, ни в высших правительственных учреждениях. Нигде не нужны никакие пропуска и вообще никакие документы. По-видимому, именно в силу своей малочисленности исландцы до сих пор обходятся совсем без фамилий и даже в самом официальном обращении называют друг друга по имени, иногда с прибавлением имени отца (вроде как бы по имени-отчеству).
Малочисленностью исландцев, вероятно, объясняется и то, что у них часто один человек выполняет несколько дел, которые в других странах чаще делают разные люди. Учёный в Исландии – часто также и поэт или писатель, а политический деятель – также и учёный и так далее.
Исландская столица Рейкьявик – очень красивый город. Но он красив не местоположением, хотя и местоположение города, окружённого с трёх сторон океаном, живописно. Рейкьявик красив как архитектурный ансамбль. Прежде всего он необычайно ярок и красочен: ярко окрашенное железо крыш, такие же пёстрые стены (крашеное рифлёное железо и бетон). Современная архитектура, сверкающая стеклом и металлом. И при всей ультрасовременности материалов и красок Рейкьявик чрезвычайно уютный город. Все дома в нём маленькие, одно-двухэтажные, максимум трёхэтажные, больше – это уже исключение, которое к тому же не бросается в глаза. В центральной, то есть торговой и деловой части города домики стоят вплотную друг к другу, каждый под своим щипцом, как в старой Риге. А в жилой части города каждый домик стоит отдельно, и вокруг него садик с берёзками, рябинками, клумбами и газоном. Благодаря тому, что дома маленькие, а расстояния между ними большие, город весь просматривается – видны окружающие его горы, в конце улицы часто видно море и корабли. Стоило взглянуть направо, выходя из гостиницы, и я видел в двухстах метрах нос огромного судна, которое как бы вплывало на улицу.
Нет никакой разницы между жилищами Рейкьявика, провинциальных городков (даже и тех, что насчитывают меньше тысячи жителей) и хуторов. Мы были в шести городах: Сельфоссе, Блендуоусе, Сейдауркроукюре, Боргарнесе, Хапнарфьёрдюре и Акюрейри. Последний из них, пожалуй, самый красивый город, который я когда-либо видел. Правда, мы осматривали его на восходе солнца, то есть в час, когда все города обычно хорошеют. Вдоль набережной ещё спали уютные разноцветные домики, а у причалов – корабли. На гладкой поверхности фьорда плавали морские птицы. Ещё видна была ущербная луна, но встало и солнце, осветив
в горах снег, выпавший за ночь. Часы на церкви – кстати, тоже выдержанной в конструктивистском стиле – мелодично пробили восемь раз. Казалось, мы очутились среди декораций несуществующего оперного города: сейчас выйдет лирический тенор и начнёт свою арию. В городе этом живут десять тысяч человек, вдоль улиц стоят яркие современные домики, как в Рейкьявике, и такие же магазины в центре, и такие же автомобили. Акюрейри – второй после Рейкьявика город Исландии.
Исландцы очень трудолюбивы. Суровая природа и семьсот лет колониального гнёта приучили их к труду. Этой привычкой они дорожат и продолжают её культивировать. Независимо от положения родителей, все студенты и старшие школьники во время летних каникул работают – на хуторах, на рыбных ли промыслах, либо на городских предприятиях. Один видный политический деятель с гордостью рассказал нам, что его дочь, восемнадцатилетняя Сольвейг, которая любит потанцевать и развлечься, работала это лето на фабрике. Многие девушки-учащиеся работают летом на засолке сельди.
Суровая природа и сезонность работ на рыболовецких промыслах
вызывают текучесть населения в Исландии. Люди из самых отдалённых местностей постоянно общаются друг с другом, и поэтому здесь нет диалектов, а лучшим литературным языком считается язык провинции, испытавшей меньше иностранных влияний, а не язык столичных жителей. Привычка к труду обусловливает простоту обращения, готовность к взаимной помощи, гостеприимство. Все в этой небольшой стране друг друга знают и постоянно видят. В первый же день нашего пребывания в Исландии мы познакомились с такими выдающимися писателями, как Тоурбергюр Тоурдарссон и Халльдоур Стефаунссон. Халлдора Лакснесса не было тогда в Исландии. Мы видели и наиболее выдающегося художника Исландии – Кьярваля. Он шёл по улице в штормовке и рыбачьей шапке. Из публикуемой в газете беседы журналиста с каким-либо известным деятелем нередко выясняется, что журналист и знаменитость между собою на ты. Иногда даже лидер партии, обличая в парламенте своего политического противника, обращается к нему на ты – они знают друг друга с детства и, может быть, сражались когда-то отнюдь не по парламентскому кодексу.
В характере исландцев есть элемент детской непосредственности. Вспоминаю одного исландского фермера, с которым мы беседовали о сенокосе и о погоде во время поездки по северу Исландии. Это был здоровенный детина с круглыми румяными щеками и совершенно детским выражением голубых глаз. Его звали Гардар Якобссон. Разговор с ним запомнился тем, что это был один из немногих разговоров целиком на исландском языке. Говоря с иностранцем, исландцы обычно переходят на какой-либо более распространённый европейский язык: английский, датский, норвежский, шведский (немецкий менее популярен в Исландии). С Гардаром мы говорили по-исландски. «Первый покос был хорош», – сообщил мне он, в частности. Так я узнал, что в Исландии косят траву дважды в год.
<…> Исландцы мало религиозны, но очень суеверны. особенно сильна вера в привидения.
Едем мы по плоскогорью Хольтавердухейди – поразительно дикому и пустынному. Опять туман, мох и камни и опять сумерки. Зная, как доставить удовольствие собеседнику, я спрашиваю шофёра, Иоунаса Сигюрдссона, не случалось ли у него каких-либо историй с привидениями.
«Со мной нет, – говорит он, радостно улыбаясь. – Но вот один мой товарищ по таксомоторной станции постоянно возит привидения». И он рассказал мне, как в машину его приятеля села женщина в чёрном, сказав, что ей надо заехать за какой-то девушкой. Отправились. Подъезжают к Рейкьявику, шофёр оборачивается – женщины в машине нет… Другой случай. В такси садится девушка. Она хочет сесть сзади; шофёр удивляется – он-то знает, что у него там все места заняты. Об этом он говорит девушке, приглашая её вперёд. Но та видит позади совершенно пустое сиденье и в ужасе убегает… Рассказал он ещё несколько историй в таком же духе. Обычно их рассказывают очень подробно, с точным указанием имён и мест и с тем своеобразным юмором, который можно назвать «замогильным». Большой мастер рассказывать их Тоурбергюр Тоурдарссон, «наиболее исландский» из современных исландских писателей. Это голубоглазый и светловолосый человек, небольшого роста, очень моложавый для своих семидесяти лет, парадоксально сочетает в себе ребяческую наивность с
тонкой иронией и обличительный пафос передового политического деятеля с суеверностью человека эпохи саг. Как-то, когда мы были у него в гостях, он сказал нам: «Меня спрашивают, как я, будучи коммунистом, могу верить в духов. Но как я могу не верить в них, если я три раза в жизни видел духов так ясно, как сейчас вижу вас?» И тут начался общий разговор о религиях и суевериях в Исландии. Что касается популярности суеверий в Исландии, то исторически она совершенно объяснима. Лютеранство здесь было введено в шестнадцатом веке датчанами насильно. Эпоха реформации (которая на отсталом севере Европы совпадала с эпохой возрождения) в Исландии, напротив, была эпохой всестороннего регресса, новой формой иноземного политического гнёта. Она привела, в частности, к разорению монастырей, которые были здесь очагами культуры и хранилищами древних рукописей. Последний исландский католический епископ Иоун Арассон, который сопротивлялся введению лютеранства и был казнён, – национальный герой Исландии. Лютеранство до сих пор остаётся чужой для исландцев религией. Другое дело суеверия, связывающие исландцев с их древностью и её литературной традицией. Исландия знает два периода расцвета и независимости: эпоха народовластия (десятый – тринадцатый века) и последние десятилетия. Их разделяют семьсот лет угнетения и нищеты. Поэтому Исландии древняя эпоха дорога и близка, и так же дорого и близко всё, связанное с этой эпохой, в том числе древние языческие верования и мифы. Имена древних богов, имена героев древних исландских саг встречаются всюду. Лучший ресторан в Рейкьявике – он называется «Нейст», то есть «Корабельный сарай» (и с виду действительно похож на корабельный сарай, а вместо вывески над его дверью висит дракон) – убран в духе древнеисландской пиршественной палаты, сложенной из брёвен, и на его стенах имена разных мифологических существ. Мы видели велосипедную мастерскую «Бальдур», пили лимонад «Эгиль Скаллагримссон», ходили по улице Тора, улице Ньяля, переулку Локи и т.д. и т.п. Бальдур, Тор, Локи – языческие боги, Эгиль и Ньяль – герои древних саг. Всюду, начиная с самолёта «Конь Золотая Грива», мы встречали такие названия.
Именами героев древних саг названы в Рейкьявике все улицы района Нордмири, то есть Северного болота. Зато в Исландии не найдешь ни «Покрова», ни «Иоанна» – ни одного названия, связанного с христианской религией. Всюду всё напоминает эпизоды из древней истории Исландии. О ней рассказывают как о самом недавнем прошлом, настолько она близка исландцам.
Но об исторических местах Исландии следует рассказать особо. Они очень своеобразны. Дело в том, что в Исландии от древней эпохи не сохранилось никаких материальных памятников (если не считать, впрочем, древних рукописей, но и те в большинстве хранятся не в Исландии, а в
Копенгагене). Старейшее здание Исландии – церковь в Хоуляре, древней епископской резиденции. Выстроена она в восемнадцатом веке, то есть совсем не древняя. В ней портреты епископов и их могилы. Рядом с церковью высокая колокольня. Её построили в 1950 году, когда сюда были перевезены останки епископа Иоуна Арассона, исландского национального героя, казнённого в 1550 году. В средние века в Хоуляре был культурный центр севера Исландии. Сейчас здесь хутор с церковью и школой. Белая церковь с высокой колокольней резко выделяется на фоне огромной тёмной горы. А вот хутор Борг, который тысячу лет назад принадлежал легендарному исландскому скальду Эгилю Скаллагримссону. При сыне Эгиля (сам Эгиль был ещё язычником) на хуторе построили церковь, от которой не осталось и следа. Теперь тут есть небольшой двухэтажный дом и церковка середины девятнадцатого века – исландские церкви очень маленькие, иногда совсем игрушечные. Пастору этой церкви принадлежит хутор. Он ещё совсем молодой, но успел усвоить пасторскую манеру говорить с особой прочувствованностью. Он показал нам древние могилы. По преданию, в одной из них похоронен Кьяртан, герой «Саги о людях из Лаксдаля». Но и на могилах в Борге нет никаких древних памятников. Древнее здесь только то, что, как и тысячу лет назад, хутор с церковью принадлежит одному человеку. Ну и, конечно, то, что позади хутора стоит невысокий холм с плоским верхом и обрывистыми скалистыми боками (такой холм по-исландски называется «борг», он-то и дал тысячу лет назад название хутору), а перед хутором простирается низина, местами поросшая низким ивовым кустарником, и дальше имеется фьорд и за ним высокие горы с голыми чёрными вершинами – трава с них сдута ветром.
Были мы и на хуторе Хлидаренди, где жил знаменитый герой «Саги о Ньяле» Гуннар из Хлидаренди. Ничего древнего там не сохранилось. Но живущий в Хлидаренди хуторянин считает себя потомком Гуннара. Он говорит «мой родич Гуннар», показывает вокруг хутора места, связанные с жизнью Гуннара, и знает о своём «родиче» всё до самой мелочи, хотя их разделяет без малого тысяча лет. Хутор стоит на склоне высокой гряды. Если по чёрному песку дороги подняться к нему – откроется вид, который и в дождливый день величественен. Прямо под склоном растекается по чёрному песку река Тверау. За ней до самого океана тянется пустынная низина, на которой одиноко торчит гора Димон. Она не раз – под другим, правда, названием – упоминается в «Саге о Ньяле». А слева на горизонте виднеется в тумане огромный ледник Эйяфьятляекютль, белыми языками сползающий вниз. Тысячу лет назад всё это было таким же…
Таких хуторов с тысячелетней историей в Исландии множество. Но единственный материальный памятник в них сама природа. Для того чтобы перенестись в прошлое, достаточно оглядеться вокруг. Вся Исландия – огромный исторический памятник. Жива в Исландии и древняя поэтическая традиция. Исландия всегда была страной поэтов; она и осталась ею. И сейчас здесь много поэтов, притом среди них немало фермеров, живущих далеко от столицы, в глухих углах. Здесь любят рифмовать. Рифмуется всё, даже правила, словари и счета. В каждом доме есть многотомное собрание древних саг и вообще много книг. Говорят, что в Исландии самое большое количество печатной продукции на душу населения. Это очень правдоподобно, судя по количеству книг в исландских домах. Тиражи, которыми издавались древнеисландские саги, иногда чуть ли не превосходили количество населения в стране. О том, что Исландия – страна поэтов, свидетельствует также и обилие памятников поэтам не только в городах, но и там, где эти
поэты жили или бывали, иногда в совсем пустынных местах. Об открытии памятника Торстейну Эрлингссону я уже рассказывал. В одной широкой долине на севере Исландии, около хутора Боуля, где прожил свою жизнь поэт по прозвищу Боулю-Хьяулмар, мы тоже видели памятник: лира на высоком постаменте и выбитое в камне четверостишие этого поэта-крестьянина. Дальше, на пустынном перевале между этой долиной и соседней, высится памятник поэту Стефауну Стефаунссону, стилизованный под высокую кучу камней, – зимой такие камни указывают, где проходит дорога. Памятник знаменитому Снорри Стурлуссону тоже стоит не в столице Исландии, а на хуторе Рейкхольт, где Снорри был убит девятьсот лет назад. <…> Последняя прогулка по городу накануне отъезда. Центральная площадь. Покрытый зелёной патиной памятник Йоуну Сигюрдссону, знаменитому борцу за национальное освобождение Исландии. Здание альтинга с рельефными изображениями духов – покровителей страны: орла, дракона, великана и быка. Тьётнин – озерко, окружённое нарядными, яркими домиками. На набережной вокруг него светленькие ребятишки в ярких курточках играют, катаются на велосипедах, кормят уток, плавающих в зелёной воде. Отсюда через квартал – кладбище. Надгробные памятники в виде стоящих каменных плит, как древнескандинавские рунические камни. Никаких надписей, кроме имён и дат. Много рябин с красными ягодами.
Дальше, мимо стоящего на юру серого здания университета и единственного оставшегося в Рейкьявике дома с дерновой крышей – на юго-западную окраину города. Здесь океан образует широкий фьорд, за которым на низком берегу виднеются белые домики Бессастадира, резиденции президента Исландии, а за ними – гряда синих гор. Отсюда – на северо-западную окраину города, мимо ресторана «Нейст» с его драконом вместо вывески. Рядом – порт. На кораблях зажигаются огни. Уже сумерки. За фьордом возвышается тёмно-синяя Эсья. Рядом и центр города. А на зелёном холмике, с копьём в руке, на носу своей ладьи – Ингоульвюр Атнарссон, первый поселенец в Исландии, высадившийся здесь тысячу лет назад. Ингоульвюр тоже покрыт зелёной патиной, как все памятники в Рейкьявике.
Утром следующего дня мы прощаемся с друзьями у самолёта «Конь Золотая Грива». В последний раз смотрим на Рейкьявик с воздух, летим над пустынным плоскогорьем Хетлисхейди, уже хорошо нам знакомым, видим чёрные вершины горы Ингоульвсфьятль, видим вдали гладь озера Тингватляватн, пролетаем над большими реками южной равнины – Эльвюсау, Тьорсау, Раунгау, и тут всё скрывается за облаками. Но вдруг высоко в небе, над облаками, выше самолёта, появляется огромная освещённая солнцем вершина ледника Ватнаекютль, и мы долго смотрим на неё, пока самолёт не поворачивает круто к югу и гора не тает в облачной белизне…
