(Из статьи искусствоведа Виктора Соловьева в «Литературной газете» от 28 июня 1995 года)
Поэт (сразу скажем мало печатающийся), известный переводчик скандинавской литературы, Изабелла Бочкарева, оказывается, еще и поразительно самобытный художник. Однако ее оригинальность не плод специальных усилий по выработке небывалых концепций и почерка. Как раз наоборот. Искусство Бочкаревой органично продолжает собой художественную культуру Серебряного века, хотя все ее вещи не так уж и трудно датировать концом нашего века.
Объясняя по моей просьбе свою удивительную незадетость злобой советского дня, художница отвечает, что была «помешана на старине и принимала от современности только то, что в ней от старины сохранилось». Позже я узнал, что она цитировала собственную прозу «Сказки Надежды Сергеевны». Далее по тексту там идет: «В ту жизнь я не просто тянулась — я жила там. В ранние сумерки я ходила пешком от Никитских ворот до Знаменки в Фундаметалку, в старинный особняк. Поднималась по неярко освещенной канделябрами лестнице и читала, читала в полупустом зале — читала Серебряный век. С замирающим сердцем ставила на стол стопки книг, прекрасно сохранившихся, зачастую неразрезанных даже, не знавших читательских рук. Я досиживала до закрытия, уходила по темным залам, когда-то бывшим человеческим жильем. На улице меня подхватывала метель… И мне казалось, что та жизнь не исчезла, что вот я сверну за угол, и там — или там, где за огромным зеркальным окном висит огромная люстра и виден угол золоченой рамы на стене, — или в завитках лилового гиацинта, подаренного мне во вьюжном феврале… Все во мне восставало против теперешней жизни»…
В качестве рецепта возрождения рассеченной культуры Мандельштам когда-то предлагал склеить своей кровью двух столетий позвонки. Бочкарева склеивает этот разрыв между нами и, в сущности таким недавним, Серебряным веком своим творчеством. Что ж, творчество и есть истинная кровь и судьба художника.
На выставке Эли, прошедшей в галерее «Предмет», были представлены живопись, пастели, костюмы, аппликативные гобелены, прелестные женские побрякушки, делающие милых дам живыми шедеврами, куклы… Всего не перечислишь. Кажется, что Эля, как и праматерь Ева, может создать вокруг современного Адама целый мир для уютной, согретой красотой и изяществом жизни.
Эстетическая же первичность Бочкаревой имеет замечательно интересное доказательство: с бесстрашием первооткрывателя она пишет коронный цветок сецессии — ирисы. И они у нее такие, каких не сыщешь во всем обильном наследии модерна. Хотя при этом они плоть от плоти русского модерна, но только избавляют последний от излишне явной стилизации…