Автор: | СИГУРД ПАУЛЬССОН — (род. 1948) – поэт, прозаик, драматург. В 1976-78 – возглавлял «Alliance Française», в 1984-88 – председатель Профсоюза писателей Исландии. Творчество Сигурда неразрывно связано с современными течениями в литературе и искусстве континентальной Европы, особенно Франции, где он жил много лет и изучал литературу, театральное искусство и кинорежиссуру. Экспериментальные стихи Сигурда переведены на множество языков, в т.ч. французский, болгарский и китайский. |
Сигурд Паульссон.
Двенадцать стихотворений в переводе О.А.Маркеловой.
МОЙ ДОМ.
К моему дому
Добавить нечего,
У него есть почти всё.
У него не хватает трубы
Ничего, привыкнем
У него нет стен
И картин на стенах
Ну, ничего не попишешь.
К моему дому
Добавить почти нечего
У него нет трубы
Тогда пусть пока дым не идёт
У него не хватает стен
И окон
И дверей
Зато мой дом
Уютный
Проходите, садитесь
Не бойтесь
Мы сейчас перекусим\
Преломим хлеб, пригубим вина
Зажжём камин
Посмотрим
Точнее, полюбуемся
На картины
На стенах
Добро пожаловать
Проходите в двери
Или в окна
А может, сквозь стены
ФАНЕРА Первым заданием, которое я выбрал себе на уроках труда той осенью, было — выпилить из фанеры Исландию. Скопировать очертания острова через кальку на лист фанеры оказалось несложно. Лезвие пилы было тонким и отливало стальной синевой, — и я не знаю, отчего я начал с Рейкьявика, а не с противоположного конца страны, где сам находился в то время; наверно, я решил, что выпиливать залив Факсафлоуи будет легко. Так оно, впрочем, и оказалось, — за исключением Болот, но я простил им это: ведь там родилась моя мама. Со Снайфетльснесом я справился на удивление легко, но настоящие трудности начались на Западных фьордах. Первую пилу я сломал уже на Гильсфьорде. А потом ещё, и ещё… К началу рождественских каникул я был уже на Хортнбьярге. К тому времени в школе уже почти не осталось пил, так что учитель заказал новые. Мне казалось – я так никогда и не дойду до конца. Даже до того места, где я живу – и то не доберусь. Становилось ясно, что ничем другим в эту зиму я заниматься на труде уже не буду. Когда дни стали длиннее, и на всех Западных фьордах стали пить кофе с вафлями при свете солнца, я поклялся не сдаваться, хоть бы мне пришлось провозиться с этим заданием ни одну зиму. Наконец, когда я добрался до залива Хунафлоуи, дело пошло на лад и до самого Аксафьорда я не сломал ни одной пилы, да и в тот раз это вышло по чистой небрежности: я поднял глаза от работы, посмотрел в окно и подумал: «Вот эти самые берега я сейчас выпиливаю из фанеры», — и неловко повернул лезвие. Восточные фьорды сулили много сложностей, -но эти сложности были последними, я пилил легко и мечтал добраться до Хортнафьорда, где родился мой папа, а также все его предки начиная почти от самого заселения Исландии. На улице было светло и пели птицы, — когда я радостно, как победитель, выпиливал южное побережье, где нет никаких бухт. В небесах сияло солнце, овцы начинали ягниться, а учебный год подходил к концу, — когда я допилил до Рейкьявикской гавани. Иногда при взгляде на карту Исландии в выпусках прогноза погоды по телевизору я чувствую запах раскалённых пил, сияющих стальной синевой, запах фанеры и мелких опилок.
ГОЛУБИ
Кот на седьмом этаже
считал, что он голубь.
Он жил на седьмом этаже
с недельного возраста.
Он не видел других котов,
вообще никаких зверей не видел,
кроме людей,
а ещё голубей за окном.
Сначала он долго думал,
что он – человек.
Его сокровенным желанием было –
усесться за стол
вместе с молодыми супругами,
повязать салфетку,
взять прибор и вкушать обед;
но его планы всегда увенчивались тем,
что его сурово изгоняли
и велели вкушать
из кошчаьей миски какую-то дрянь.
Он долго сидел в раздумьях
на подоконнике
и смотрел на голубей.
Сперва он хотел на них прыгнуть,
поиграть с ними, пощёлкать зубами.
А потом ему вдруг
втемяшилось в голову,
что, конечно же, сам он – голубь!
Потом он много дней сидел
на подоконнике седьмого этажа
и не смотрел,
чем занимаются молодые супруги
и другие звери того же вида.
Он чувствовал сродство с голубями,
оно возрастало,
он удивлялся, отчего они
не замечают его –
голубя на подоконнике,
которому так хочется с ними пообщаться.
И однажды перед ужином
он совсем забылся
и прыгнул
Когда его схоронили
на заднем дворе,
на всех подоконниках
сидели голуби.
АВТОР «САГИ О НЬЯЛЕ»
Это было давным-давно
Давным-давно было весело
Будущий автор «Саги о Ньяле»
шёл по лугу.
Горе ещё не дали имени.
Коровы двигали челюстями
и терпеливо ждали
живописца Скевинга.
Резвились телята…
Автор «Саги о Ньяле» вдруг останавливается,
поднимает глаза на гору
и даёт ей имя.
А затем (скашивает глаза
и присматривается
к телятам.
НЕСКОЛЬКО УПРАЖНЕНИЙ В ПЕРФОРМАНСЕ
-
Зайти в Рейкьявикскую Аптеку и попросить сделать себе обыкновенную мужскую стрижку. Если вас не захотят обслужить сразу, уточнить, что именно самую что ни на есть обыкновенную.
-
Зайти на Главпочтамт Рейкьявика и попросить номер с ванной для двоих. При этом сказать, что телефон в нём не обязателен.
Если барышня в окошке скажет, что они не сдают номеров, удивиться, отчего в номерах нет ванны.
-
Зайти в здание парламента с главного входа и очень вежливо попросить смотрителя позвать к Вам Мышонка Мортена.
Если он ответит, что не знает такого, поинтересоваться
-
Зайти в отель «Борг» и усесться там в ресторане. Когда придёт официант, потребовать справедливости.
Если официант ответит, что они такого не держат, указать на портрет Йоуханеса Йосефсона и предложить официанту побороться.
Когда приедет полиция, размахивать книгой Сигурда Паульссона «Стихи взяли власть», в подтверждение того, что всё сделано точно так, как там написано.
УЧЕНИЕ
Век завершился
уроком географии
Мы учили
всё новые и новые названия
городов и регионов
мест, где проходили
этнические чистки,
резня,
гражданские войны
Всё новые и новые
названия,
которых не было
на уроках географии
в школе
Теперь мы знаем все эти названия
Новые названия
добавились в длинный список
Названия
всё той же стороны
человеческой натуры,
которую стремятся все забыть,
когда говорят о прогрессе:
бесчеловечной стороны
ЗВЁЗДЫ В ТРАВЕ
Ребёнок в траве
Смотрит
в голубую
бесконечность
Быстро находит
пунктирные линии на земле
вокруг своего
лежащего тела
Пунктирные
очертания звезды
по дёрну
Голубым
пунктиром…
ФОТОГРАФИЯ УМЕРШЕГО РЕБЁНКА
Ребёнок в объятьях печали – и лишь печаль жива.
Лишь она живёт в мёртвом *взоре фотографии.
Множит и множит печаль, словно сломанный печатный станок, — в отличие от подвижной картинки в телевизоре, на которой насильственная смерть никогда не превращается в застывшее мгновение.
Нет застывших мгновений там, где живёт лишь печаль.
А МЫ ВСЁ СИДИМ…
А мы всё сидим,
читаем листы
непогодой битого древа – мира.
Дни оседают в наших волосах –
и дни кончаются,
седеют
и падают –
словно империи.
И ночь приходит;
а мы ждём,
надеемся, что станет
дыхание ровнее –
ждём рассвет,
ждём окончанье бурь
и новую угрозу.
Мы всё сидим,
читаем листы
непогодой битого древа – мира.
ЕДИНСТВЕННЫЕ КОРОЛИ ИСЛАНДИИ
Нам птицы укажут тропу, что давно заросла,
под дёрном сокрылась, — и плотный ветер
качает стебли – где раньше были
сгинувшие хутора и заросшие дороги.
А птицы укажут нам путь по заросшему дёрну,
по сгинувшим хуторам; на них короли
сидели – писали: короли стиха и рассказа
на маленьких хуторах – а в головах весь мир.
Нам птицы укажут светлым полётом
путь, что ведёт лишь вверх и вперёд,
путь, что ни время, ни тленье не тронет,
путь по строкам, что короли записали.
Рухнули хутора; нет больше дорог.
Лишь путь стиха и рассказа для всех открыт.
МОЛОДО-ЗЕЛЕНО
Раскрошить хлеб за диваном
Оторвать головку у радостного цветка
Ругаться в церкви – покуда хватит смелости
Сплетать сеть сквернословия на лугу
Остановить барана
Припуститься за курами
Кинуть камнем в сарай
Помочиться на пса
А потом с улыбкой подойти и поцеловать маму
МУЗА
Ну что ж, моя старая – вечно юная танцовщица!
Если не ошибаюсь,
твой коронный номер – стриптиз.
Несколько тысяч лет
сидели мы в твоём клубе –
и нам не надоедало.
Чем больше ты обнажаешь
свой смысл, —
своё тело, —
тем темнее становится:
свет меркнет,
и нам видно всё меньше и меньше.
И вспыхивает вновь, —
когда покровы возвращаются на место.
Не помогают очки,
с ними мы всё равно ничего не увидим, —
разве что прейскурант на столе, —
а его-то как раз
видеть бы не хотелось.
