Светлана Неделяева-Степонавичене. На пути домой. Доклад в Москве, на конференции, посвященной 110-летию со дня рождения Х.К.Лакснесса

Sveta Nedeljaeva
Ауртни Бергманн, Светлана Неделяева-Степановичене, Елена Баринова и Юрий Сальников. Журфак МГУ.Октябрь 2012.

Эпос Лакснесса глазами современного русского читателя: большой, малый, эссеистический. К вопросу о его рецепции, а также некоторые соображения о возможных перспективах продолжения знакомства с исландским нобелевским лауреатом (1955).

Халльдоур Лакснесс – одна из самых оригинальных писательских и человеческих фигур в литературе нашего времени. Его отношения с русскоязычным читателем — особые. Его книги в России и на по-прежнему огромном постсоветском пространстве переиздаются, их читают, они восхищают и удивляют, порой они вызывают весьма жаркие споры. Отношение читающего Лакснесса на русском языке у тех, кто его полюбил, какое-то очень личное и трепетное. Несмотря на то, что знакомство с писателем основывается почти исключительно на произведениях, относящихся к 30-60 годам прошлого столетия и потому неизбежно ими ограничено.

Сколь много ни предпринималось бы попыток умалить значение Лакснесса, начавшихся одновременно с его появлением в литературной и политической жизни своей страны (справедливости ради надо сказать, что и за её пределами тоже!), к счастью уменьшающихся обратно пропорционально ходу времени, но всё же изредка нет-нет да и вспыхивающих), сколь часто ни повторялись бы традиционные клише о том, что якобы «за пределами Исландии Лакснесс известен мало»)**, его книги по-прежнему востребованы и актуальны, привлекают все новых читателей, в разных — и новых — странах, в том числе и на нашем постсоветском пространстве, уже среди людей новых поколений, детей и внуков первых. А те, кто когда-то «заразился» Лакснессом, с появлением первых его книг одновременно с наступлением во второй половине 60-х годов прошлого века оттепели, которые многими были восприняты как глоток внезапно дохнувшего с севера свежего воздуха, проносят эту свою читательскую любовь через всю жизнь. В этом легко убедиться, стоит лишь раз «кликнуть» на имя Лакснесса в любом русскоязычном интернет-портале. В этом убеждает нас и нынешний юбилейный московский форум, приуроченный к 110 годовщине единственного пока что нобелевского лауреата из Исландии, одной из самых малочисленных, но с гордостью носящих имя одной из самых «литературных» стран мира. В первую очередь благодаря своим уникальным исландским сагам, а во вторую — своему не менее уникальному национальному скальду Халльдоуру Лакснессу.

Конечно же, нельзя не радоваться тому, что весьма обширное творческое наследие писателя, по объему страниц превышающее полное собрание знаменитых исландских саг, становится — вернее, может (должно!) стать таковым и вне пределов Исландии — к настоящему моменту полностью обозримым и доступным для чтения и изучения, благодаря своей завершённости. В действительности оно ещё более обширно и весомо в силу одной особенности художнической манеры Лакснесса, которая сближает его с бессмертными сагами, хотя эта особенность не всегда и не каждым читателем осознаётся, в особенности, если он не слишком искушён в чтении древнеисландской литературы. Но в этом её для многих — для меня во всяком случае — и заключается притягательность и волшебство Лакснесса. Я имею в виду тот факт, что язык Лакснесса при всём богатстве его оттенков, при всей нюансировке и многослойности смыслов исключительно «спрессован», что он полон недосказанностей и умолчаний и на поверхности далеко не всегда остаётся самое важное. Что очень часто в нём важен не столько сам текст, сколько его подтекст. Так что часть текста как бы существует по ту сторону страницы. Читатель сам должен делать выводы, он вовлекается в дискуссию, всячески провоцируется автором. Естественно, что это может остаться незамеченным для неподготовленного к тому читателя, если он не ожидает никакого подвоха и готов принять за чистую монету любой парадокс, которым так любит огорошивать нас Лакснесс. Это, конечно же, не страшно, Лакснесс достаточно хорош и на одном лишь «поверхностном» уровне. Но для вдумчивого читателя, читателя-соавтора это важно.

К тому же, в силу разных причин, в русскоязычной литературе, посвящённой Лакснессу, увы, не слишком обильной, состоящей по преимуществу из предисловий к его книгам, интервью, статей по случаю юбилея или награды, выступлений на встрече с читателями и под., эта характерная для писателя особенность стиля писателя редко когда-либо и кем-либо акцентировалась. Главным, само собой разумеющимся, на что привычно обращалось внимание, был не столько стиль, сколько содержание. А между тем говоря словами самого Лакснесса: «Главного никогда не следует выражать словами, ибо как только они произнесены, его больше нет. Вернее, оно появилось  — и кончилась бесконечность»  (“Времена поэтов”, Skáldatími 124).

Умолчания, разного рода намёки, недосказанности и  отсылки к тому,  о чём было уже упомянуто, возможно, лишь вскользь, но которые могут звучать эхом  на протяжении всего романа или рассказа и заключать в себе самое важное, предельная лаконичность выражения — это то, что роднит писателя с манерой многих других современных писателей, эта манера, можно сказать современной литературой давно взята на  вооружение,  стала модной, в силу чего ею нередко злоупотребляют, в особенности если автор недостаточно талантлив. Эта особенность характерна для Хемингуэя, роман которого «Прощай оружие», кстати сказать, Лакснесс виртуозно перевёл на исландский в 1941г., явственно ощутима она также, например, у датчанки Карен Бликсен, у некоторых самобытных авторов Латинской Америки, и у многих других. Речь идёт о так называемом эффекте айсберга, когда на поверхности видима лишь малая часть огромной ледяной глыбы, а подспудная и многослойная — самая важная — предоставляется воображению читателя. Эта особенность писателем Лакснессом была взята на вооружение с первых же его попыток самовыражения посредством сочинительства, а вершин достигла к концу этого процесса. Эта особенность глубоко национальная, на ней строится всё повествование в исландских сагах, она коренится, по-видимому, в особенностях национального характера. Отсюда во многом и проистекает важность перевода, полного и как можно более точного, с соблюдением всех смысловых нюансов, если мы действительно хотим узнать и оценить мир подлинного Лакснесса во всём его богатстве и многообразии, почувствовать его и насладиться им. Вот как о том же самом сказано у одного из интереснейших азербайджанских авторов наших дней, принадлежащего к среднему поколению, Эльчина Сафарли, пишущего по-русски и переводящего на азербайджанский, в том числе и рассказы Лакснесса, в его недавнем очерке «Определение жанра»: …Для меня Ирландия означает – Джойс. Так же, как и Исландия – это Лакснесс… И далее:

«Есть писатели, которые могут выражать себя, причем на высоком художественно-эстетическом уровне, практически во всех жанрах, но есть и такие, чей талант, фигурально говоря, требует для своей реализации однозначного, причем стихийного определения жанра.

В качестве примера – Лакснесс.

Только что перевел с русского его рассказ «Лиля». В оригинале название – «Рассказ о жизни и смерти Небукаднесара Небукаднесарссона».

Однако, у меня сложилось такое впечатление, будто это десятистраничное произведение не совсем рассказ, словно взяли некий роман, положили его под пресс и давили, давили, давили до тех пор, пока из него не получилось нечто высокохудожественное и впечатляющее. И далее:

– А как же случилось, что Ибсен и Гамсун из маленькой Норвегии заняли столь высокое положение в

мировой литературе?

А Лакснесс из маленькой Исландии?»

Эльчин. Литературные раздумья. Литературный Азербайджан 2008, № 1

Вряд ли нынешнему классическому многотомному собранию сочинений писателя (издательство Хельгафетль), заключённому в изысканную белую обложку с золочёным тиснением на чёрном корешке и черными кожаными уголками, по которой ритмично  и строго сбегают  черные вертикальные волны  начиная с первых изданий первых десятилетий прошлого века — вряд ли многотомнику суждено пополняться большим количеством новых материалов, хотя понемногу  он всё же пополняется, продолжая  доходить до читателя в первозданном виде — спасибо, кстати, устроителям конференции за симпатичный сувенир, который был роздан всем участникам — блокнотик для записей в точно такой же обложке. Возможно, в будущем прибавятся публикации ещё неизданных писем, отрывков из дневников или документов, хотя они иногда и появляются, ибо писатель никогда не писал в стол, напротив, все сочиненное им самим тщательно собиралось, чтобы быть затем предано скорейшей, как правило, публикации, хотя порой согласно замыслу автора, этого случалось и подождать. В отличие от многих других писателей Лакснесс охотно делился своими литературными планами и замыслами, рассказывал об обстоятельствах создания того или иного произведения, это было органической частью его писательского имиджа, а также налаженного им с первых же шагов в литературе оживлённого общения с читателем, что было фактически равносильно диалогу писателя со своим народом, который он вел всю свою сознательную жизнь писателя и гражданина, поскольку Лакснесс в своей стране всегда, а уж в особенности после присуждения ему Нобелевской премией пользовался почти безоговорочным  авторитетом и огромным влиянием практически среди всех слоёв населения.

Донести свое слово до своего читателя и своего народа — получить его отклик, наладить обратную связь с ним — вот то, что, как можно о том судить, было для Лакснесса делом первостепенной важности, это   было то, чему он посвятил свою жизнь и что считал своей миссией. И конечно же, он мечтал о том, чтобы его беззаветное служение своей стране и её народу хоть немного помогало его стране и её людям изменить жизнь к лучшему, несло свет и вселяло надежду. «Но как же это нечеловечески трудно — признается он однажды в беседе со старым соратником и другом Кристинном Э.Андрессоном, поднимаясь вместе с ним во время прогулки вверх по направлению к вершине горы, — улучшать жизнь, когда она становится всё хуже и хуже». «Я писатель, я не занимаюсь улучшением жизни», говорит он о том же в другом месте.

Лакснесс давно уже проложил путь к сердцу российского читателя.

Несмотря на то, что тиражи книг Лакснесса, выходящих на русском, и состоящих на нынешний момент исключительно из переизданий, значительно сократились по сравнению с тем, что было полвека назад, что, впрочем, характерно для всей литературной классики, как отечественной, так и зарубежной, однако сейчас, после некоторой передышки, наблюдается заметное оживление интереса к фигуре исландского писателя. Попытаемся разобраться в этой ситуации и вместе оценить её перспективы и возможности углубить и расширить знакомство русскоязычного читателя с Лакснессом, ибо настоящий форум, посвященный 110-летему юбилею писателя для этого, думается, самое подходящее место.

Восхищенные отзывы деятелей культуры, международной и российской, писателей, художников, относящиеся к прошлому, пусть и не столь отдалённому, в адрес нобелевского лауреата хорошо известны. Перечисляются имена, в своё время весьма популярные и авторитетные, такие, как Бертольд Брехт и Фейхтвангер, Нексе, Борхес, Карен Бликсен, Хайнесен, Пер Лагерквист, в СССР — Фадеев, Твардовский, Симонов, Полевой, Антанас Венцлова, Геннадий Фиш. Орест Верейский, Шостакович, Хачатурян. Но нельзя не заметить, что схожие голоса раздаются и сейчас, причём всё слышнее.  Это может означать только одно — Лакснесс нашему современнику   несомненно нужен! В России стали популярны списки «лучших книг», состоящие из 100, 20, 3-х названий, «списки рекомендуемых к прочтению книг», которые постоянно обновляются, при том, что имя Лакснесса в них, как правило, неизменно остаётся. Оно привычно мелькает на страницах бесчисленных анонимных и неанонимных блогов читателей интернета…Вот, например, обложка брошюры одного из таких рекомендательных списков:

В.Б.ГУБИН. ЧИТАЙТЕ ХОРОШИЕ КНИГИ. (СПРАВОЧНИК ДЛЯ ЧИТАТЕЛЯ) Издание шестое, исправленное и дополненное. Российский университет дружбы народов.2009

«Халлдор Лакснесс «Самостоятельные люди», «Исландский колокол», «Свет мира» (Все 3 книги очень хорошие)»

В любви к исландскому писателю признаются уже в наши дни популярный детский писатель Юрий Хазанов, свидетельства о том же находим у Бориса Ямпольского, Андрея Битова, Эльчина (см. выше с. 3), и еще очень и очень у многих, и обычный здесь эпитет один и тот же: Лакснесс — гениальный писатель. Нередки также свидетельства и подтверждения того, что книги (или какая-то книга) Лакснесса сыграли в литературном становлении того или иного писателя или просто в жизни того или иного читателя какую-то особенно важную роль:

Случилось и так, что позднее, уже по окончании школы, я читал с восторгом первую современную переводную книгу. Современную в том невиданном при Сталине смысле, что была она переведена тогда же, когда и написана, когда и напечатана на родном языке. То был исландский роман. Хадльдоур Лакснесс.«Атомная база».

Я еще и не думал писать сам! Но следующим подобным современным чтением оказался Грэм Грин. Наверное, «Наш человек в Гаване». Думаю, что оба эти романа проскочили в нашу печать как антиамериканские. Тут уж и я взялся за перо.  Претерпел то, что претерпел; написал то, что написал. Андрей Битов ж. Огонёк, 2008, №52, 3

Андрей Битов – популярный советский и российский писатель, лауреат многих международных премий, один из основателей русского постмодернизма в литературе. Печататься начал в 1956 г., вскоре после выхода упомянутой им «Атомной базы» (в первом издании 1954 г  она называлась «Атомной станцией», а имя писателя принято было передавать на русском языке  несколько иначе, но это только свидетельствует о том, что для русского писателя оно по-прежнему столь же не чуждо и не забыто, как в годы юности).

Мало того, книги Лакснесса могут служить своеобразным мерилом, по которому равняются, жизненной опорой. Вот, например, что пишет литовский студент, прошлым летом посетивший с экспедицией местного общества «Память» Сибирь, те места, куда в середине прошлого века при установлении в Литве советской власти было сослано много литовцев, главным образом из среды интеллигенции и «кулаков», и где сохранились их могилы:

Есть такой исландский писатель Халльдоур Лакснесс, единственный исландский писатель, получивший Нобелевскую премию по литературе, что уже само по себе неплохо для страны с 300-тысячным населением. По исландским меркам мы должны бы иметь 10. В его книге «Самостоятельные люди» (angl. „Independent people“) выведен человек, до идиотизма отстаивающий свою независимость, в самых что ни на есть безнадёжных ситуациях стремящийся доказать, что он может действовать, жить, выдержать и не сдаться, не пропасть в одиночку, что он не нуждается в чьём-либо утешении, чьей-либо поддержке.

Мне самому до этой экспедиции довелось благодаря моим политическим и философским штудиям услышать массу определений патриотизма, постмодернистских рассуждений на тему, представляет ли патриотизм вообще какую-либо ценность. Но в Сибири я их все позабыл, срубая первую же сосну. Остался только этот единственный роман Лакснесса, где патриотизм и есть способность молча доказывать, что мы, как литовцы, как представители этого сообщества, можем когда угодно, где угодно и, как угодно, выжить, что меня никто не сломит. Моё принципиальное желание – чтобы я был идентифицирован именно через это. Чем нас меньше — тем мы сильнее.  Наверное, поэтому у исландцев есть нобелевский лауреат, а у нас нет.

ttp://www.bernardinai.lt/straipsnis/-/66394  Savaitės pokalbis. Karolis Kaupinis: „Tremčiai nereikia didelių apibendrinimų“2011-07-27

Меня этот идущий от сердца рассказ студента искренне взволновал, как свидетельство того, что Лакснесс востребован, притом также и молодёжью, и сегодня. Мне очень хочется, чтобы этот студент смог прочесть когда-нибудь «Герплу» (1952), на литовском или на русском, хотя он скорее всего его уже и не знает, зато он знает английский. Или, скажем, «Внутриприходскую хронику» (1970). Там есть эамечательный рассказ — по существу, классическая современная «Прядь» (краткая вставная сага об исландцах в королевских сагах) — «Сага о драгоценном хлебе», о женщине, которая заблудилась в тумане, будучи посланной с буханкой хлеба на соседский хутор и бродила несколько дней, но к буханке так и не прикоснулась, хотя могла умереть с голоду — ведь «если что тебе доверили, значит, тебе это доверили». Думаю, что этот студент сумел бы ещё более оценить исландский характер, познакомившись с более поздним периодом творчества писателя, известного ему лишь по «Самостоятельным людям», и ещё больше его полюбить. Стойкость, верность долгу перед самим собой здесь — всё та же.  У писателя в конце жизни всё то же кредо, с которым он вступил в литературу в ещё очень раннем возрасте, и от которого он никогда не отступал. Никогда не изменять самому себе, не терять мужества, хранить верность принципам, усвоенным в молодости и никогда не сбиваться с «чистого тона», не дать заглохнуть тем звукам божественного откровения,  которые были  в детстве услышаны двумя его героями, одному из которых было суждено стать всемирно известным певцом, как Аульфгримуру из «Брехкукотской хроники», а другому народным поэтом, как Оулавюру Каурасону из тетралогии «Свет мира», «светлому викингу», чтобы став взрослыми, они могли воспеть перед всем миром свою прекрасную, крохотную, удалённую от всего всего мира Исландию. Ибо ещё раньше этот чистый звук «божественного объявления» каким-то мистическим образом пригрезился юному Халлдоуру на лоне легендарной исландской природы у порога родного дома.

Правда, нельзя сказать, что все русские писатели столь же одинаково единодушны в дифирамбах по отношению к Лакснессу. Возьмём для примера Дмитрия Быкова — а он сейчас один из самых популярных писателей и литературоведов:

– Также они наградили Лакснесса. Он сам по себе не бог весть какой писатель, но после него мы представили себе землю, откуда он родом. <……>   Халдор Лакснесс создал Исландию, какой мы ее знаем. Московский Комсомолец 12 окт 2012.

Как видим, даже и Быков, хоть и не слишком жалующий исландского писателя, всё же признаёт, что после Лакснесса на литературной карте мира появилось новое государство! Свидетельств популярности Лакснесса у русскоязычного читателя или для тех, к кому исландский писатель пришел через посредника, каким служил в те годы русский язык, более чем достаточно. В то же время ясно, что все они основываются лишь на давно изданных в русском переводе романах. Именно русский язык был тем трамплином, посредством которого произведения Лакснесса, а также и других зарубежных писателей завоёвывали себе читателя в Грузии, Литве и Казахстане и в других союзных республиках, и шире — в других странах социалистического лагеря — Болгарии, Венгрии, бывшей Югославии и даже иногда в Китае. Почти все книги Лакснесса первоначальное крещение получали вместе с их переводом сначала на русский, а затем уже переводились на другой язык. Нечего и говорить о том, что это неизбежно должно было отражаться на качестве и точности переводов. Аналогичным трамплином для молодых исландцев, желавших проложить дорогу в широкий мир, в том числе и для юноши Лакснесса, был в начале прошлого века датский язык и общая столица Копенгаген, попав в которую, многие молодые писатели задерживались надолго или навсегда, становясь в результате уже не столько исландскими, сколько датскими писателями (Йоуханн Сигурйоунссон, Гуннар Гуннарссон, Йоун Свейнссон).

Не может не удручать, что вплоть до самого последнего времени Лакснесс нередко преподносится русскоязычному читателю, как «один из».

Удручает, однако, не быковская оценка Лакснесса или какого-либо другого из собратьев  по перу – она, по крайней мере, надо полагать, искренняя,  но то, что данный исландский автор с упорством, достойным лучшего применения, привычно включается критиками в обойму представителей социалистического реализма в странах Запада, а также то, что зачастую его, ничтоже сумняшеся, вплоть до недавнего времени, притом весьма охотно причисляют к коммунистам, см. например такую цитату:  Потому что премию получил исландский коммунист, большой друг Советского Союза и лауреат Международной Сталинской премии Халлдор Кильян Лакснесс.. Русская Нобелиада №2255 08.10.2010. Автор: Сергей Комарицын,

Нередки случаи, когда писателя, опираясь на его высокий международный авторитет и используя давние высказывания, вовлекают в острейший политический диспут, например, под названием «Историческая обреченность антисталинизма»: Е.К. Лигачев — член Политбюро 21.12.2006. |Ю.Емельянов. Сталин перед судом пигмеев Москва 2008.

Комизм ситуации заключается в том, что она почти в точности повторяет сцену из бессмертной тетралогии «Свет мира», где политические противники буквально разрывают поэта на части, стремясь перетянуть поэта каждый на свою сторону, в то время как он всеми силами пытается отстоять свой нейтралитет. Оценку своего отношения к первой стране социализма Лакснесс давно уже дал в книге «Времена поэтов»(1963), думаю, что если бы о том было известно участникам вышеупомянутых дискуссий, вряд ли они продолжали бы искать поддержки своим взглядам у Халлдоура Лакснесса. Ясно одно — здесь не хватает информации. Как общего характера, (хотя бы о том, что Лакснесс никогда не принадлежал ни к коммунистической партии, ни к какой-либо другой, даже в период наибольшей близости к   революционно настроенным писателям и кружку «Красные перья»), так и знакомства с творчеством Лакснесса начиная с середины 20 века.

Последнее произведение Лакснесса на русском языке, роман «Возвращенный рай» (название может быть переведено и как «Новообретенный рай» (1960) вошло в состав серии «Мастера современной прозы», это было в 1977 году, спустя почти 20 лет после появления романа в Исландии. С тех пор прошло более полувека, и неужели же полюбившийся русскому читателю автор за это время ничего не издал и не создал? И всё ли мы знаем из того, что было создано писателем раньше? Конечно же, это далеко не так. Лакснесс умер в 1998 г, и он не переставал выпускать всё новые и новые книги почти до самых последних лет, пока его, подобно его могучему соплеменнику, непобедимому богу Тору из древних песен Эдды не сразило  таки то единственное, что только и могло его сразить – коварная, не знающая пощады, глубокая старость, принёсшая с собой неизлечимую болезнь Альцхеймера, одолевшую его могучий интеллект, оставив однако при этом в неприкосновенности его могучее телосложение, гордую осанку древнего викинга, которые так отличали его в те годы, что мы его знали.

За время, прошедшее со времени написания Лакснессом так полюбившихся русскому, точнее будет сказать, русскоязычному читателю, романов, творчество писателя претерпело весьма глубокую творческую эволюцию как в смысловом, так и в художественном и философском плане. Однако же для нас как само это творчество позднейшего периода, так и связанная с ним эволюция продолжает оставаться неизвестной, представляется как бы забальзамированным в окружении ореола полувековой давности. Отсюда и «взятые с потолка» или намеренно тенденциозные суждения о писателе и его творчестве, его методе и взглядах, подобные вышеприведённым.

Последнее прижизненное  произведение Лакснесса — книга дневниковых воспоминаний о восемнадцати месяцах, проведённых в юности у католических монахов-бенедиктинцев — «Дни у монахов» (1987), на страницах которой возникает своеобразная перекличка с его первым серьёзным романом, «Великий ткач из Кашмира» (1927) и где словно в ретроспективной рамке из двух «католических» произведений писатель осмысливает заключенную между ними свою долгую богатую событиями жизнь с её плодами и потерями. И становится ясно, что читатель встречается всё с тем же Лакснессом, появившимся на страницах юношеского романа вместе с монахами из католического монастыря, что важно не то или не только то, что он был в своё время бунтарём и экстремистом, почти революционером, что его и по сей день клеймят за былые политические заблуждения, хотя он от них публично отказался, или обвиняют в либерализме, считая его либо недостаточным, либо наоборот чрезмерным. А важно то, что полученный им в детстве и ранней юности заряд исторического оптимизма, любви к своей стране и живущим в ней простым людям, верности идеалам добра, социальной справедливости и красоты, и что открывшийся ему «свет мира» писатель пронёс через всю свою долгую жизнь, не погасив свечу.

 

Но рассмотрим поближе, что же за всё это время смогло дойти до русскоязычного читателя и за что он так полюбил исландского писателя Халлдоура Лакснесса. Разумеется, это были романы, «большой эпос». Не случайно Нобелевская премия была присуждена Лакснессу  «за яркую эпическую силу, которая возродила великое повествовательное искусство Исландии». Это, разумеется, бесспорно, и становится с течением времени все более очевидным. Действительно мир за пределами Исландии знает Лакснесса прежде всего как автора как крупных, так и менее объемистых романов, в которых волшебным образом  уместился весь двадцатый век и вся Исландия со всеми ее мельчайшими подробностями. Жизнь, быт, психология, людские типы, история. Кажется, нет такой стороны исландской жизни, такого момента в её истории, такого чудака или поэта, которые не нашли бы своего отражения на страницах его книг.

 

К счастью, почти все основные романы Лакснесса, принёсшие ему мировую славу, переведены на русский язык и редко какой только в одном издании. За исключением тех, что появились после выхода у нас «Обретённого рая». А также «Саги о героях», иначе «Герплы» (1952). О ней стоит поговорить особо. По мнению многих критиков и почитателей Лакснесса, этот роман – лучший из всех романов писателя. В этом романе — совершенно особый язык — он строго выдержан в духе древних саг и основывается на известной «Саге о побратимах», действие которой разворачивается где-то в ХI или XII веке. Однако это роман не столько о прошлом, сколько жгучая сатира на современность, громадное эпическое полотно, заключающее в себе глубокие философские размышления о жизни и природе человека, облечённые в поэтичную, высокохудожественную форму. Роман «Герпла» сразу после его выхода на родине писателя был рекомендован к переводу и на русский язык, о его предстоящем издании многократно оповещалось во всех литературно-информационных источниках, но на деле на страницах журнала «Иностранная литература» увидели свет лишь несколько скупых глав из романа, перевод которого был уже почти закончен и готов к печати. Роман с самого начала был отклонен цензурой за свою явную обще антимилитаристскую, не только антигитлеровскую направленность, за содержавшееся в нем осуждение любых проявлений тоталитаризма и был расценен как проявление «мягкотелого пацифизма». Разумеется, сегодня на «Герплу» внимание издателей должно бы быть обращено в первую очередь.

 

Что касается «малого эпоса», или лакснессовской новеллистики, со знакомством с этим жанром дело обстоит как будто наилучшим образом. Ему уделено много места в монографии А.В. Коровина «Датская и исландская малая проза» (Москва, 2011). Рассказы Лакснесса переводились неоднократно, печатаясь и перепечатываясь как в журналах, так и в отдельных приложениях к ним или отдельными изданиями. Не так давно, по-видимому, по инициативе и усилиями энтузиастов клуба ОДРИ подборка рассказов Лакснесса из этих изданий была выложена и в интернете, благодаря чему они стали доступны для всех желающих с ними ознакомиться. В подборку вошли не только ранние рассказы, но и те, что примыкают к позднейшим пьесам и обнаруживают признаки эксперимента и модернизма. Лишь один рассказ, который нередко и читателями и специалистами причисляется к шедеврам новеллистики Лакснесса, «потерялся» и до сих пор не дошёл до русского читателя — «Темучин (Чингизхан) возвращается домой» (1941). Сам Лакснесс считал этот рассказ лучшим из своих рассказов, над этим рассказом он работал 15 лет. История с этим рассказом аналогична истории с «Герплой» — готовый перевод рассказа, выполненный для антологии исландской новеллы, готовившейся к изданию, был отклонен за «мягкотелый пацифизм», «релятивизм», а также «абстрактный гуманизм» в освещении личности властелина мира и легендарного завоевателя Азии. В этом рассказе Лакснесс впервые показывает последователя религиозных восточных учений, в частности даосизма, (назывемого иначе таоизмом или учением о тао), которых он позже выведет в качестве своих излюбленных положительных «странных героев», не принимающих мир таким, какой он есть.

 

Новелла «Милая фрёкен (унгфру) и господский дом», вошедшая в сборник «Шаги людей» (1933), скорее напоминает до предела сжатый роман, чем новеллу. Балансирование между эпическим романом и новеллой было для писателя актуальным уже тогда, когда он еще только приступал к сочинению первых рассказов, в частности работая над историей о Тоурдуре с Телячьего двора, которую ему удалось напечатать на датском языке.  На близость «Милой фрёкен» к эпосу указывет и большое число индивидуализированных персонажей, их психологические портреты, широкая панорама жизни в провинциальной Исландии и в датской столице, драматизм событий. С этой проблемой Лакснесс будет пытаться справиться едва приступив к сочинительству. Творческие муки почти на грани садомазохизма, которые семнадцатилетний Лакснесс испытывает при попытках сочинить новеллу или же роман из жизни Тоурдура с Телячьего двора и его семьи, и которые потом он опишет на страницах книги воспоминаний «Молод я был» уравновешиваются юмором с примесью лёгкой самоиронии.

 

После «Возвращённого рая» из печати на родине писателя вышли три романа, цикл пьес, несколько сборников статей и мемуаров, сценарии и инсценировки написанных ранее романов. Романы конца 70-х — начала 80-х годов «Христианское учение у подножия ледника» (1969), «Притча о дарах Божиих» (1972) и «Внутриприходская хроника» (1973) — последние созданные писателем романы. На первый взгляд они разительно отличаются от романов 30-х, — 60-х годов, с их острым социальным содержанием и обличительным пафосом. Голос писателя уже не звучит так гневно и страстно, как в «Салке — Валке» и отдельных главах тетралогии «Свет мира», так призывно и с таким трагизмом, как в «Исландском колоколе», так осуждающе и язвительно, как в «Герпле», он звучит спокойнее, приглушённее, в нём ощущается всё больше и больше лиризма, но от этого он не становится менее проникновенным и страстным. Кому-то даже может показаться, что писатель словно сознательно замыкается на мелких и локальных, сугубо исландских проблемах вместо того, чтобы как раньше заниматься глобальными, обращаясь ко всему миру. Если раньше говорилось о свете для всего мира, то теперь мир сузился до небольшого прихода, до маленькой церквушки у подножия ледника, с заколоченными ставнями, отгороженной от всего мира, её чудаковатый пастырь чинит прихожанам домашнюю утварь и выпрямляет лошадиные подковы вместо того, чтобы крестить детей и отпевать умерших. Но такое впечатление более чем обманчиво. На самом деле этот мир заселён, может быть, самыми светлыми и чистыми людьми из всех, которые появлялись на страницах романов писателя раньше. Выше уже говорилось об истории крестьянки с хлебом. Крестьяне бедного прихода жертвуют всем, чтобы спасти от разрушения национальную святыню — церковь, которая становится символом общенационального патриотизма, ибо в ней были захоронены останки скальда Эгиля Скаллагримссона, как о том рассказывается в одноименной саге. Пастор Йоун не напрасно получил от своих прихожан ироническое прозвище «Примус» — в конечном счёте оно осмысляется как самый уважительный эпитет — он и в самом деле в их глазах «первый», «лучший», он служит им самозабвенно, по долгу души, он и есть теперь «свет мира».

 

Во всех трёх романах изображаемый в них пёстрый, гротескный мир создан писателем для того, чтобы вновь и вновь поставить извечные вопросы бытия, занимавшие писателя на протяжении всего его творчества и в особенности последних десятилетий: что такое человек? В чём смысл его жизни и каковы её главные ценности? Во всех трёх романах высшими ценностями выступают патриотизм, труд, человеческая солидарность, верность внутреннему долгу и человеческое достоинство, стремление к достижению внутренней гармонии и к красоте.

 

Все три последних романа, бесспорно, заслуживают перевода на русский язык, но особенно, по моему мнению, следовало бы рекомендовать  подлинно эпический роман «Притча о дарах Божиих», от которого тянутся наиболее заметные нити к прежнему эпосу Лакснесса —  романам «Салка — Валка» и «Самостоятельные люди», рассказам «Сельдь», «Наполеон Бонапарт», но прежде всего к  их героям — Бьяртуру из Летней обители, Тоурдуру с Телячьего Двора, Стейнару с Каменного склона из «Возвращённого рая». Герой «Притчи» селёдочный король Берси Исландец — фигура монументальная и одновременно трагическая, столь близкая героям исландских саг, что вполне может быть назван Эгилем Скаллагримссоном наших дней, героем одноимённой саги.  Этот щедрый и эксцентричный мультимиллионер, постоянно рискующий всем и неизменно в конце концов побеждающий предстаёт как олицетворение непобедимых сил природы и жизни. Хоть он и напоминает гротескные персонажи наподобие Пьетура Три Лошади в «Свете мира» или Бьорна из Лейрура в «Возвращённом рае», здесь он выписан скорее с восхищением и любовью, нежели с издёвкой. Главным божьим даром предстаёт в романе сельдь, добычей которой живут люди Исландии, и сами эти люди.

 

Хотя Лакснесс считается создателем современной драматургии, и посвятил созданию пьес целое десятилетие (Пьеса с трубой(1961), однако всего одна его пьеса известна российскому зрителю и читателю, «Проданная колыбельная», в оригинале Silfurtunglið (1954), «Серебряная луна», поставленная в Малом театре в 1955 году, и не просто поставленная, а буквально предъявленная зрителю по горячим следам её создания, почти одновременно с присуждением её автору в том же году Нобелевской премии, что уже само по себе замечательно. К тому же с этой пьесой Лакснессу повезло ещё и особенно, так как ее перевод был поручен для сверки, чистки и правки не кому-нибудь, а самому писателю Ю.Олеше, автору знаменитых книг «Три толстяка» и «Ни дня без строчки». Правда, самому автору пьесы об этом, кажется,  даже не сообщили, как о том не без юмора, но и не без горечи упоминает в своих мемуарах об Ю.Олеше Борис Ямпольский, («Да здравствует мир без меня!», Дружба народов, №2,1987)  однако можно не сомневаться, что своим чрезвычайным успехом у русского зрителя «Проданная колыбельная» обязана и оставшемуся незаметным «литературному негру», замечательному русскому писателю, который, в противоположность новоиспеченному нобелевскому лауреату отнюдь не был пригрет и обласкан тогдашними советскими властями, в частности министром культуры Екатериной Фурцевой. Однако же за «Проданной колыбельной» не последовали против ожидания, ни перевод, ни постановка ни одной из последующих остроумных комедийных пьес писателя-нобелиста,

 

Далее, поскольку Лакснесс  считается создателем современной исландской драматургии, и посвятил их созданию целое десятилетие, на очереди должны бы были стоять и его оригинальные, бурлескные, исполненные юмора и абсурда, но в неменьшей степени и весьма серьёзного содержания пьесы, являющиеся одновременно и притчами с глубоким философским  подтекстом («Пьеса с трубой» 1961, «Вязальная мастерская «Солнце» 1962, «Банкет с голубями» (1968), «Уа», инсценировка романа «Христианское учение у подножия ледника» 1970). Однако же упомянутые  экспериментальные комедии, которые напрочь опрокидывали прочно закрепившееся у нас за Лакснессом представление о нём  как о авторе par excellence эпических романов или на худой конец реалистических пьес с элементами социальной сатиры, тем не менее уже не вписывались в тогдашний российский литературный и политический контекст, будучи чересчур модернистскими, к тому же они, не в пример  «Проданной колыбельной», не были в должной мере социально заостренными.  Вот почему они и поныне продолжают для нас оставаться terra incognita и как бы несуществующими, несмотря на то, что переводить пьесы гораздо легче, нежели большие романы, и что на родине писателя они уже более полувека не сходят со сцены, а в последние годы и с экрана, где сценариям на темы произведений Лакснесса, равно как и  их многочисленным экранизациям, принадлежит весьма  значительное место, что между прочим в немалой  степени способствует всё большему расцвету исландского кино, его международному признанию. А между тем пьесы Лакснесса вполне могли бы вписаться в репертуар многих российских театров с их тягой к эксперименту и гротеску, с традициями буффонад Маяковского и Мейерхольда, постановок Евреинова и Туминаса,  Виктюка и Некрошюса, пьес Булгакова и Гришковца, которые всё больше и больше завладевают российской сценой.

 

Наконец, последней в перечисленном ряду того, с чем следовало бы ознакомить русскоязычного читателя Лакснесса наших дней в жанре, скажем условно, фикшн (в противопоставлении жанру публицистики, научной или популяризаторской статьи, хроники и т.д., что в изобилии находим у Лакснесса) вынуждена пока что оставаться его поэзия, хотя лирика писателя давно перешла в разряд классики и многие песни на слова Лакснесса давно уже бытуют в качестве народных и привычно украшают репертуар самых модных молодёжных групп. Очень хотелось бы надеяться на появление в будущем равновеликого поэту Лакснессу пишущего по-русски поэта-переводчика. Один такой опыт уже, к счастью, имеется, это перевод Владимиром Тихомировым стихотворных текстов в романе «Самостоятельные люди», выполненный для повторного издания романа в серии «Библиотека Всемирной Литературы» (Москва, 1977). Они точны в отношении смысла и стиля, и уникальны, как уникальны и иллюстрации Ореста Верейского к романам ««Самостоятельные люди» и «Исландский колокол», вошедшим в указанное издание. К сожалению, этого уникального переводчика, выдающегося знатока древней и новейшей скандинавской и западноевропейской литературы уже нет в живых. Перевод стихов исландских поэтов, как явствует из его фейсбука, входил в его планы, но были ли там стихи Лакснесса, к сожалению, осталось неизвестным.

 

Наконец, за бортом для нас по-прежнему остаётся и собственно публицистика писателя, по- прежнему всё так же не утратившая по сей день своей остроты и значимости, в том числе публицистика художественная, нередко посвящённая отдельным проблемам культуры и истории, более мелким или более крупным. Что тоже   очень жаль, потому что именно она, даже в самых малых объёмах или в виде минимально сжатой информации, в состоянии дать представление о Алкснисе как об оригинальном мыслителе, историке мировой, но в первую очередь, конечно же, национальной культуры, ставя его в один ряд с такими крупнейшими знатоками культуры Исландии, какими были в своё время Сигюрдур Нордаль, Йоун Хельгасон, Йоунас Кристьяунссон или Кристьяун Эльдъяуртн. Не меньший интерес представляет и его публицистика «на злобу дня», ибо писатель был из тех, кто, по его собственному выражению, привык «держать руку на пульсе времени», некрологи об известных людях или поздравления к юбилею, к выходу книги. Она до сих пор не устарела и не утратила своей значимости в том числе и как ценнейшее свидетельство эпохи. А также и большой пласт «автобиографической» публицистики, хотя между отдельными видами «неэпической прозы», как и между «эпической» и «неэпической прозой» Лакснесса и нет непроходимой грани. В Исландии эта часть творческого наследия писателя давно уже тиражируется в виде всевозможных антологий, хрестоматий с отрывками из любимых книг, всякого рода тематических подборок, имеющих свойство превращаться в излюбленное чтение в качестве настольной книги или же «литературы в дорогу».

Почему бы и нам, не дожидаясь, пока появятся новые переводы крупных произведений, романов или же  пьес автора, который успел стать нам близок и кого хотелось бы узнать поближе, не создать такой антологии, состоящей из афоризмов, цитат, крылатых выражений, любимых мест из напечатанной или ещё ненапечатанной лакснессианы, разбросанных по периодике статей, в том числе и на русском языке, потонувших в периодике  интервью? Думается, это было бы не так уж и сложно сделать, зато такая антология могла бы стать неоценимым подарком для читателя — лакснессолюба и серьёзным пособием для лакснессоведа, желающего глубже исследовать творческую биографию писателя. Ведь Лакснесс был, ко всему прочему, ещё и издателем и истолкователем древних исландских саг и эддической поэзии, и его оригинальные суждения на эту тему, отличающиеся необычайной свежестью и глубиной проникновения в самые сокровенные пласты национальной культуры, могли бы представить несомненный интерес так же и для самого широкого круга русских читателей и почитателей Лакснесса.

Творчество Лакснесса, на редкость цельное и органичное, во всей своей совокупности представляет собой огромную современную сагу об Исландии и человеческой жизни, и в этой саге, как в древних сагах, всё взаимосвязано и всё важно. Хочется надеяться, что русскому читателю посчастливится и удастся с течением времени всё глубже и глубже проникать в удивительный и прекрасный, исполненный глубокого оптимизма и всего богатства человеческих чувств мир этой саги и её самобытнейшего автора Халлдоура Лакснесса, которого не случайно называют Снорри Стурлусоном (1148 — 1241) нашего времени, а он, как известно, на протяжении веков почитается как самый знаменитый из всех когда-либо существовавших исландских поэтов, писателей и учёных.

В последние годы жизни писатель работал над циклом автобиографических повестей, которым он сам дал название «романа-эссе». Таких мемуарных повестей, или,  согласно терминологии их автора, романов-эссе, посвящённых годам детства, отрочества и юности писателя, вышло 4 — «На лужайке у родного дома»(1975), «Молод я был» (1976), «Сага о семи мастерах» (1978) и «Год Греции» (1983). Описываемое в этих книгах время охватывает годы детства и первые годы после отъезда из дома, в конце последней книги писателю двадцать лет. Лакснесс с неослабевающей настойчивостью называет эти книги романами (роман-эссе), хотя  жанрово и сюжетно они находятся где-то между романом и очерком -хроникой, однако же по особому настрою задушевности и лиричности, которой они наполнены,  наличию в них объединяющего героя — рассказчика, а также значительной, по-видимому, содержащейся в них доле вымысла при всей их фактографической точности и правдивости они могут быть названы и романом. Постоянное ощущение взрослого, уже не молодого и умудренного жизненным опытом автора мемуаров, ведущего внутренний диалог с тем, кто ещё только начинает жить, и чья жизнь описывается, создаёт особый смысловой слой.

Вся эта вместе взятая тетралогия из «романов — эссе» обнаруживает большую близость к трилогии автобиографических повестей Льва Толстого и частично Горького, что, судя по всему, тоже не совсем случайно. Именно в годы первых заграничных путешествий, проведённых в Скандинавии и Западной Европе, писатель много читал двух русских писателей и интенсивно изучал их творчество, а также русский язык. В последние годы жизни Лакснесс вновь и вновь обращается ко временам детства, отрочества и юности, словно следуя в этом тем, кого он считал своими учителями, кого изучал, кому подражал и на чьих книгах учился, в особенности в описываемые годы. Трилогия Толстого и его философия, в особенности в последующие годы, равно как и автобиографическая трилогия Горького оказала на юного Лакснесса несомненное влияние, которое можно без труда почувствовать и проследить.

Именно в эти годы Лакснесс, прилежно изучавший языки, обращается и к русскому языку, и к русской культуре, что станет для него особенно актуальным, когда он откроет для себя Достоевского, с которым, после того как он приступит к созданию романа «Свет мира», у него возникнет особая духовная связь. Не случайно ведь лозунг Достоевского «Красота спасёт мир» перекликается с последней строчкой заключительной части тетралогии «Свет мира», «Красота неба»: «И красота будет властвовать безраздельно».

Причислять четырёхтомник из автобиографических лирических эссе к жанру романа было для Лакснесса, по всей вероятности, принципиально важно ещё и потому, что именно в эти годы популярна была дискуссия о судьбах романа и было привычно и модно говорить о кризисе или даже гибели романа как жанра, с чем писатель был принципиально не согласен и принимал живое участие в упомянутой дискуссии, утверждая, что роман способен приобретать новые формы.

Названные автобиографические повести или романы-эссе составляют весьма важную и своеобразную часть лакснессовского эпоса. Ознакомить с ними русского читателя было бы очень соблазнительно, хотя бы в виде отдельных тематических блоков в составе культурно-ознакомительной антологии, о которой говорилось выше.

К циклу публицистической автобиографической публицистики примыкает и книга «Времена поэтов» (1960), продолжая её с момента выхода «Великого ткача» и особенно высвечивая некоторые отдельные моменты прошедших десятилетий. Фактически «Времена поэтов» стали первой и по-настоящему исповедальной книгой — автобиографией, открывающей продолжающуюся всю жизнь, постоянно пополняемую  автобиографическую серию, его, можно сказать, «Сагу о моей жизни», если воспользоваться, слегка перефразируя, названием Х.К Андерсена «Сказка о моей жизни», хотя законченной автобиографии как таковой Лакснесс не написал. Книга «Времена поэтов», продолжающая линию, начатую в двух книгах о путешествиях в СССР, «Путь на Восток»1933 и «Русская сказка» 1938, но как бы «с обратным знаком». Этой книгой Лакснесс подтвердил то, что уже давно ощущалось, но в описываемые годы ещё не было явным — свой отход от социалистических позиций и фактически происходившие постепенно, но тем не менее весьма глубокие изменения его мировоззрения.

Если в первых двух Лакснесс восторженно отзывается об успехах страны социализма, которая представляется ему землёй обетованной и будущим раем для всего человечества, искренне восхищается её гениальным вождём Сталиным, то во «Временах» он уже полностью пересматривает свою позицию предшествующих десятилетий. Книга пронизана искренней душевной болью, которую писатель пытается скрыть под маской безжалостной самоиронии. В ней не только радикально пересматривается этап  «увлечения социализмом», писатель возвращается  и к более ранним периодам своей жизни — увлечения католицизмом, пребывания в Америке, встречи с Голливудом и американскими «левыми» писателями, встречам в Европе с М.А.Нексе и Роменом Ролланом, Бертраном Расселом, возвращается к годам работы над романами «Салка-Валка» и «Самостоятельные люди»  и особенно подробно —  к годам работы над тетралогией «Свет мира», которые писатель частично провёл в Советском Союзе, встречаясь в Москве, Ленинграде, Грузии, на Украине со многими советскими писателями и деятелями искусств, в частности с Ильёй Эренбургом, а также и со многими тогдашними влиятельными  функционерами. Здесь мы найдём множество ярких портретных зарисовок, одна из них — портрет друга Эрлендура из дома Уны, ставшего позже для писателя прототипом не одного героя, а целой галереи причудливых персонажей (Органист в  «Атомной базе», Дедушка Бьорн и Инспектор из Брехкукота), удалившихся от общества чудаковатых философов, исповедывающих некую смесь ницшеанства, анархизма и древних религиозно-философских восточных учений, даосизма, конфуцианства и каждый по-своему улучшающих мир. Из всего огромного массива лакснессовской публицистики и всей автобиографической серии я бы выбрала для публикации в первую очередь «Времена поэтов», чтобы и для нас, как в своё время для переводчицы Лакснесса Нины Ильиничны Крымовой, сделавшей чрезвычайно много для нашего знакомства с Лакснессом, которая никак не могла поверить, что эту книгу действительно написал Лакснесс, он  открылся с совершенно другой стороны и как человек и как писатель, чтобы мы смогли его узнать и оценить заново. На самом деле перед нами всё тот же Лакснесс, по-прежнему стремящийся всё к тому же — продолжать постигать мир, оставаясь честным и чистым перед самим собой. Правда, может быть, «Времена поэтов» могли бы быть напечатаны и в сокращении, с использованием наиболее интересных отрывков.

В заключение хотелось бы задержаться у одного из томиков эссеистической тетралогии, «Молод я был» (1976). Именно эту её часть хотелось бы увидеть по-русски. Здесь описывается всего один год из жизни писателя, 1919- ый, но удивительно насыщенный и значимый для всей оставшейся жизни. 17- летний Халлдоур впервые покидает родной дом и на борту парохода «Исландия» прибывает в столицу, с чего и начинается его жизненная одиссея. Для каждого исландца начальным трамплином в широкий мир неизбежно был Копенгаген. Жизнь в столице поражает и захватывает будущего писателя, он полон решимости завоевать этот мир. В свои 17 он уже автор двух романов, один из которых, «Дитя природы» (1976), носящий подзаголовок «роман о любви», хоть и насквозь подражательный, выдержанный в духе романтизма готовится к выходу из печати в Рейкьявике и будет благосклонно принят. Но его автор поставил себе задачу завоевать мир, а не только исландскую публику. Он много читает, главным образом скандинавскую и мировую классику, изучает языки,  философию, историю и спиритизм, Толстого, Блаватскую, Оливера Лоджа, и много пишет.  Материалом ему служит Исландия, её люди и их жизнь. Ему удаётся напечатать три рассказа из жизни исландских крестьян, и у него даже появляется свой первый преданный читатель, учительница из датской провинции, которая проливает горькие слёзы над его рассказом о многодетном исландском крестьянине Тоурдуре с Телячьего хутора, и его непосильной борьбе за выживание своей семьи, в которой он фактически терпит поражение. Издатели охотно берут его рассказы, чтобы напечатать их в воскресном приложении к газете «Берлингске тиденде», излюбленном чтении домохозяек.

Его ближайшее окружение — поэты и писатели, патриотически настроенные исландские студенты, молодые художники и скульпторы, начинающие учёные, или уже ставшие профессорами, все они полны решимости бороться за окончательное освобождение Исландии от Дании и посвятить свою жизнь служению своей стране и её людям, все они составят в будущем цвет национальной интеллигенции и культуры. Дружба с ними, которую он пронесёт через всю жизнь, для вновь прибывшего исландца, который моложе их всех, становится его настоящими «исландскими университетами».

Атмосферой исторического оптимизма, пронизанной   духом солидарности, человеческой доброжелательности и дружбы, идеями патриотизма книга насыщена как ни одна другая из книг Лакснесса. И ещё здесь очень много юмора, направленного в первую очередь на самого автора. Едва обосновавшись в столице, он вывешивает на парадной двери табличку: «Халлдоур из Лакснеса. POĖTA» Уж очень нелепа его фигура провинциального юнца, который хочет казаться франтом и взрослым, с тростью, «артистическим» бантом на шее, в котелке на непослушных светлых вихрах и в очках из простого оконного стекла «для солидности». Тем не менее его хозяин, добродушный цеховой мастер, у которого он снимает комнатушку в мансарде на Сторе конгенсгаде, провожая его к поезду для дальнейшего путешествия по свету, говорит другому провожающему: «У этого парня большое будущее», хотя  Лакснесс ещё ничем себя не проявил, а этот простой человек из рабочей среды, хоть и живущий в достатке, за всю жизнь скорее всего не прочитал ни единой книги. Единственное, что угнетает юношу в эти месяцы — трудное материальное положение, которое испытывает его мать после смерти отца Халлдоура и которое не позволяет ей должным образом поддерживать сына, но ещё больше — первый творческий кризис. Он в отчаянии, так как чувствует, что этот кризис касается самого смысла его существования, самих глубин его существа. Он с ужасом осознает, что не может писать, что не может как раньше бережно и с восторгом извлекать из себя ту божественную исландскую мелодию, что сокровенно и неустанно  до сих пор звучала в душе, давая силы и надежду, что она вот-вот покинет его, навсегда исчезнет. Парадокс – огромные богатства литературы, которые он так жадно глотает, стремясь проникнуть в секреты их мастерства, в какой-то момент почти готовы поглотить его самого, лишить его уже смутно прорисовывающегося лица, подсовывая какие-то тусклые банальности, уводя в сторону бесплодной унылой подражательности. Он стремится стряхнуть с себя это все усиливающееся наваждение, разорвать порочный круг и выйти на волю. Эти путы, сковывающие его движение вперед — не кто иные, как его литературные кумиры, безраздельно завладевшие читательскими умами современности – Гамсун и Стриндберг. Но не знает как. Что я здесь делаю? Что привело меня в Копенгаген? Задает себе вопрос странный исландский недоросль, внезапно поймав самого себя заблудившимся где-то на людном перекрестке. Он уже готов впасть в депрессию.

И тут неожиданно объявляется человек, протягивающий руку помощи, когда он меньше всего этого ожидает и которого он и не думает о чем-либо просить, его фактический спаситель. Датчанин, хотя одновременно и наполовину исландско-датского (по матери, Анне Марии Бенедиктсен, родившейся в Исландии от исландца и датчанки, блиставшей до своего замужества на сцене датского Королевского театра), наполовину еврейского происхождения по отцу, одному из влиятельнейших копенгагенских коммерсантов. Интереснейшая и весьма колоритная фигура, рассказ о которой исполнен мягкого и в то же время уважительного юмора, резко выделяющаяся на общем фоне колоссальной эрудицией и самоотверженной гуманитарной деятельностью — никто иной как Оге Майер Бенедиктсен с присущим ему тактом и изяществом выведет из тупика, попавшего в затруднительное положение и испытывающего первый творческий кризис молодого исландца.

Полиглот, ученый, писатель, гениальный рассказчик, выдающийся лектор, по свидетельству современников, историк и патриот как Дании, так и Исландии. Этнограф, написавший множество книг по истории культуры разных народов (Литвы, Армении, Польши), переведший на датский язык ряд классических произведений русской, польской, финской литературы. Космополит (один из учредителей и многолетний секретарь общества «Исландия — Дания»), основавший на собственные средства общество «Друзья Армении», путешествующий по всему свету и выступающий затем с лекциями об этом в народных университетах по всей Скандинавии). Но главное — «сострадатель». Человек, ощущающий свою сопричастность к несправедливо обиженным и угнетенным, будь то отдельная личность или целый народ. Не случайно на надгробном камне на могильном холмике неподалеку от его усадьбы друзьями была высечена надпись: «Оге Майер Бенедиктсен, защитник притесняемых народов».

Знал ли Лакснесс всё это о том человеке, с которым его свела судьба? Вполне возможно, ведь у них было очень много общего, к тому же Бенедиктсен был основателем и секретарём исландско-датского общества, чьи вечера Лакснесс посещал и где встречался с исландскими друзьями. О Бенедиктсене же в этих кругах ходили легенды. Наверняка необычайная многогранность и экзотичность личности Бенедиктссена должна была ему импонировать. Как бы там ни было, он не мог не почувствовать значимость и масштаб личности своего нового знакомца.

В их судьбах, а также их характерах и пристрастиях было много общего, хотя их разделяли годы – одному из них было 17, другому — 53. Бенедиктсен впервые упоминается мимоходом (но ведь у Лакснесса ничего не бывает мимоходом!) в самом начале книги в контексте «классиков» -приверженцев артистических воротничков и шейных бантов (стр. 9) в классической компании не чьей иной как лорда Байрона и Бетховена, портрет которого Лакснесс собственноручно скопировал с  почтовой открытки, увеличив её в 16 раз, чтобы украсить свою комнатушку. Но в данном случае важно то, что это тот самый Бенедиктсен, который поведал 17-летнему Лакснессу «крылатые слова» о том, что «юные поэты не должны жить в столице, под крышей в мансарде, где мало света, им следует   поселяться на опушке леса, за которой тянутся поля. Если вы хотите пожить в деревне, я могу это устроить, у меня много знакомых среди фермеров — друзей Армении и  Исландии. Позвоните мне как-нибудь на-днях». То, что и Лакснесс упоминает о том мимоходом, отнюдь не означает, что это замечание — не знаменательно или даже вообще — не судьбоносно.

Встреча, помощь младшему собрату сыграла свою роль. Лакснесс действительно пожил несколько месяцев в датской деревне на юге острова Селанд, познакомился с радушными крестьянами и крестьянским бытом, отошёл от стресса, втянулся в жизнь датской провинции и начал её изучать. Результатом явился рассказ о Тоурдуре с Телячьего двора, тот самый, над которым так плакала сердобольная датская учительница. А Тоурдур позже станет прототипом многих героев Лакснесса, несгибаемых исландцев, среди которых Бьяртур из Летней обители, герой «Возвращённого рая» Стейнар Стейнссон, Йоун Хреггвидссон из «Исландского колокола». Таким образом здесь, естественно, просматриваются первоначальные истоки лакснессовского эпоса.

Почему здесь было уделено так много внимания именно этой, второй части автобиографической тетралогии? Дело в том, что она, как ни один другой фрагмент «нероманной саги» содержит огромное количество сведений о начале творческого пути Лакснесса и его подступах к романному циклу. Кроме того, она отличается особой элегантностью, виртуозностью композиции и стиля, что видно хотя бы на примере «новеллы» об О. М. Бенедиктсене. То, что встреча не стёрлась из памяти писателя на протяжении последующей жизни, что она здесь вспоминается им по прошествии стольких лет, думается, должно служить подтверждением её значимости. Бенедиктсен  упоминается в книге как будто мельком, на 6 страницах, что всего на 2 странички меньше упоминаний о профессоре Йоуне Хельгасоне, ближайшем друге Лакснесса,  начиная с того же года, но зато эти странички о Бенедиктсене идут в конце и в начале, как бы подытоживая рассказ об одном, но очень важном для всего, что в дальнейшем случится с писателем, эпизоде, вследствие чего вся книга как бы обрамляется фигурой О.М.Бенедиктсена, словно бы незримо присутствующей в контексте и других эпизодов, щедро,  зачастую  как бы всего лишь небрежно, бисером рассыпанных по страницам очередного тома обширной эпопеи. Рамочные конструкции в композиции для Лакснесса вообще характерны. «Молод я был» начинается с рассказа о Бендиктсене — формально всего лишь с упоминания на стр. 9 и фактически им же заканчивается, на одной из последних страниц, 229. Хотя эта книга и о многом другом. Эта светлая книга — об одном годе молодости, дружбы, взаимопомощи и  надежд на будущее, которых исполнена вся страна и её лучшие сыновья. Символично уже само название, Молод я был, взятое из Эдды (Речения (Поучения Высокого, 47). Ungur ég var Havamal, 47

Ungr var ek forðum,

fór ek einn saman,

þá varð ek villr vega;

auðigr þóttumk,

er ek annan fann,

maðr er manns gaman.

Так говорит Один, верховный бог древних исландцев, покровитель отважных воинов и поэтов. Вполне адекватный и в стилевом, и в содержательном отношении перевод А.Корсуна как нельзя более раскрывает суть изображаемой ситуации:

Молод я был,

странствовал много

и сбился с пути;

счел себя богачом,

спутника встретив, —

друг – радость друга.

Подводя итоги моему сжатому обзору состояния переводческих реалий русскоязычной лакснессианы на сегодняшний день, подчеркну то, что с каждым днём становится всё очевиднее, а именно, что наше представление о творчестве создателя уникального современного исландского эпоса во-первых, является далеко неполным, будучи ограничено лишь малой толикой созданного писателем, а во-вторых, увы, не всегда и не вполне идентичным. Говоря другими словами, та часть обширного наследия писателя, (к счастью, по всеобщему признанию, всё же наиболее значительная его часть — хотя правомерны ли такие оценочные суждения по отношению к писателю мирового масштаба — не берусь судить), словом, та часть, которая нам досталась, которая известна как книги Лакснесса в их русском обличье, как будто бы давно и  хорошо освоенная и апробированная многочисленными поклонниками его таланта  на обширном постсоветском пространстве, тоже нуждается в придирчивом её пересмотре с позиций сегодняшнего дня, иначе говоря, в квалифицированном  и подробном комментарии, необходимых исправлениях и уточнениях. С учётом всего накопленного за долгое время отечественной и зарубежной лакснессианой огромного богатства, опыта всех переводов и исследований, появившихся с тех лет, когда российская лакснессиана находилась в расцвете. А это время приходится на период 60-70 годов минувшего столетия. Иначе Лакснесс будет по-прежнему доходить до читателя как «в кривом зеркале», в той или иной степени искаженном и приглаженном виде. То есть это ещё не будет тот Лакснесс, которого достоин русскоязычный читатель, тот Лакснесс, знакомство с которым он заслужил своей преданной, многолетней любовью.

Посему остаётся лишь высказать самое главное и самое горячее пожелание и выразить тем оптимистическую надежду на то, что ситуация начнёт изменяться и что в обозримом будущем полюбивший замечательного исландского писателя русскоязычный читатель получит-таки долгожданный подарок — недостающие на текущий момент переводы неизвестных ему произведений своего любимца.

Новые переводы привлекут к себе, разумеется, и новых читателей.

** «Несмотря на подобные отзывы критики, огромную популярность писателя в Исландии, а также признание его достижений литературоведами, за пределами Скандинавии Лакснесс известен мало.» Из популярной интернетовской энциклопедии, которая задействована и при подготовке данной конференции – растиражированием данного текста в качестве авторитетного источника по биографии Лакснесса. На деле в этом отрывке масса привычных неточностей в передаче имён и немало того, что вызывает, мягко говоря, вопросы к авторам текста. Главное, однако, что здесь хочется оспорить, это тезис о том, что якобы за пределами Скандинавии Лакснесс известен мало. «На самом деле признание достижений писателя литературоведами вряд ли может считаться критерием его значимости (что нам хорошо известно!) и популярности, являясь в действительности лишь следствием (притом опять-таки необязательным – и это тоже мы знаем), достаточно вспомнить оценку  «генералами от литературоведения», а также и от литературы, творчества Пастернака, Солженицына или Бродского накануне и во времена присуждения трем русским писателям Нобелевской премии. Как бы там ни было, здесь подтверждается «признание его достижений литературоведами», что уже само по себе симптоматично и ценно.

Но главное бесспорно – здесь однозначно признается как данность «огромная популярность писателя в Исландии», что не так давно далеко не всеми соотечественниками принималось за данность. Вспомним хотя бы жаркие дебаты, по накалу страстей едва ли не сравнимые со знаменитыми дебатами на тингах исландских саг, с участием нередко и королевских особ (чем они как правило, кончались, мы тоже хорошо помним), когда впервые с высот международного литературного Олимпа прозвучало имя Халлдоура Лакснесса, который на тот момент шел по рангу «антиамериканиста», или, что было ещё большим пугалом — «соцреалиста», хотя и «прогрессивного», т.е. « западного» толка. Любимцами маленького «самого литературного народа» были тогда два других – не менее замечательных исландца – Гуннар Гуннарссон и Тоурбергур Тоурдарссон, а вовсе не Лакснесс. Однако же пальма первенства все же досталась ему – к неудовольствию весьма и весьма многих, как в Исландии, так и за ее пределами в Скандинавии и за океаном. Бурное, восторженное и безоговорочное приветствие (вместе со всеми причитающимися наградами в виде постановок, переводов, приглашений посещений, встреч и пр Publisity), буквально шквалом обрушилось тогда на голову нового нобелиста…

МЕТКИСВЕТЛАНА НЕДЕЛЯЕВА-СТЕПАНОВИЧЕНЕХАЛЛЬДОУР КИЛЬЯН ЛАКСНЕСС

Добавить комментарий