ОБ АВТОРЕ (Вместо биографии.Страница, созданная В.Г.Тихомировым)
Изабелла Юрьевна Бочкарева— Isabo — Художник,дизайнер,модельер,поэт,переводчик. Коренная москвичка, однако жить предпочитает в деревне.Анкетные данные и послужной список — что они могут сказать о поэте и художнике? Художник — это образ жизни и работы.Об этом и пойдет речь ниже, в наших текстах:
Вместо биографии.
Рисовать Изабелла начала, как и все, в детстве, но не бросила это занятие и повзрослев. Однако довольно долго краски и рукоделие оставались только хобби на фоне профессиональной литературной работы. Владея шестью языками, Изабелла переводит английскую, шведскую, датскую, норвежскую, исландскую поэзию и прозу (см. Библиография ). В частности, ею переведена «Аниара» — знаменитый космический эпос шведского лауреата Нобелевской премии Харри Мартинсона — и стихи замечательной поэтессы начала века Эдит Седергран.
Многое изменилось в тот год, когда Isabo приехала на Красную Гору и поселилась там. С этого момента художество и рукоделие постепенно становятся основным делом жизни. И это не удивительно для тех, кто знает собственные стихи Изабеллы Бочкаревой — стихи живописца и графика, наполненные светом и цветом. С той поры год для нее делится на два сезона: первый — красногорский, который и есть жизнь, второй же — московский, который состоит из воспоминаний о минувшей и ожиданий грядущей жизни.
Однако и та и, другая половина года равно наполнены работой. На Красной Горе, в основном, живопись и рисование, особенно, ранней весной и осенью, весной же и летом, и осенью — огород, сад, цветник, а еще — керамика и плетение, и вязание, и… смотрение, созерцание прозапас (и если кто думает, что созерцание — не работа, но безделье, пусть попробует вглядеться в желтую листву и увидеть в ней оттенки фиолетового; есть об этом состоянии и стихи — прочтите их); в Москве же — шитье, вязание, плетение и работы, которым не знаю другого имени, кроме как делание вещей, или предметов — будь то одежда, лоскутные покрывала, панно, куклы или украшения. Каждая вещь творится из материалов самых разных и неожиданных, для каждой придумывается своя технология. И, естественно, ни одна из вещей не повторяется — даже при желании повторить ее невозможно. Вообще, к рукодельным работам Isabo в полной мере относятся ахматовское определение: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…»
И еще несколько слов о стилях работ Isabo , которые, кажется, напрямую связаны с образами жизни и внутренней биографией художника.
Первым по хронологии, а не по главенству, назову, пожалуй, стиль артистический, который чаще всего встречается в одежде и в декоративных панно. Стиль этот восходит к «Миру искусства» и к истокам этого течения — европейской культуре средних веков, Возрождения, семнадцатого и восемнадцатого столетий; в живописи и графике Isabo он включает в себя и импрессионизм — одним словом, это та культурная почва, которая дана была в детстве и на которой произросло все остальное. (Этому пласту в работах Isabo посвящена статья Виктора Соловьева.)
Другой стиль — варварский, он же — минимальный, хотя названия не отражают сути. Он очевиден в таких «грубых» украшениях, как «Бусы«, встречается в тончайших пастелях и в деревенских интерьерах, написанных маслом, однако присутствует и в «артистических» панно. Приближаясь к примитиву, эти работы никогда не переступают его грани. По той простой причине, что не примитивизм лежит в основе этого стиля, а, напротив, утонченная и глубоко философская культура Дальнего Востока. Стремление к естественности, любование материалом и природной формой — это от Японии; обобщенность и лаконичность в пустоте — это от Китая (сравни пастель « Туманный день » и масло « Веранда «).
И наконец, третий, всеобъемлющий стиль, который я именую крестьянским. Он присутствует, если не главенствует, во всех работах Isabo . И коль скоро в одежде, в лоскутных покрывалах , в декоре он явно читается по фольклорным, не обязательно русским, мотивам, то в других вещах порой присутствует незримо — как образ жизни, как мироощущение и способ мироприятия — как душа. По существу, можно сказать, что это — отсутствие стиля, коль скоро стиль — совокупность приемов, обозначающих индивидуальность художника, это отказ от себя ради того мгновения красоты, которое просится быть запечатленным. И только поэтому предметы, изображаемые на картоне или холсте, обретают свою собственную, независимую от воли художника жизнь.
То же самое происходит со словами в настоящее поэзии. Так что можно сказать, что каждая работа Isabo-художника — это стихотворение в цвете и линии.
По-настоящему этот дар раскрылся на Красной Горе, поэтому — несколько слов о ней.
Есть в Тверской губернии вблизи от Белого Городка, что на Волге, деревня Красная Горка, или Гора, как кому нравится. А в той деревне — старая изба. Она и четверть века назад, когда ее купили, была очень старой, а теперь и вовсе обветшала, сгнила под окна. Однако такой роскоши, такого богатства, какое имеется в этом срубе, и особенно — за его пределами, не найдешь ни в одной сокровищнице.
Печь, пол, потолок, стены, окна, а в окнах — в каждом свои — деревья, травы, цветы, дикие и выращенные. Для стороннего глаза, может быть, ничего особенного — обычный среднерусский дом и среднерусский пейзаж, пожалуй, даже слишком равнинный. Драгоценен же он не тем, что необыкновенен, а тем, что любим, привычен и насмотрен. Каждый клочок земли, каждая кочка и куст знакомы, и оттого нежданней и заметней любая перемена; глаз не скользит по поверхности красоты, но видит ее вглубь, улавливает мгновения прекрасного, а таких мгновений на дню — тысяча.
Остановить, запечатлеть мгновение — задача, которую может решить фотография. Запечатлеть же душу в остановленном мгновении может только художник. Isabo решает эту задачу с фотографической точностью — и в живописи, и в стихах. (К примеру, стихотворения — «Самое пленительное» и «Still Life».) По существу, метод ее работы схож с каноном китайского художника, который не задумывается над тем, как, каким штрихом или мазком изобразить листву клена или ивы, траву или воду — он знает канон, кисть движется сама, обозначая на плоскости глубинные иероглифы души. Разница в том, что китаец не пишет с натуры, ее заменяет канон, а Isabo в совершенстве постигла натуру, и натура стала ее каноном.
Все, что видите вы на ее работах — повторенье одних и тех же мотивов, которые в течение многих лет пишутся и рисуются в радиусе пятидесяти метров от красногорской избы.
Но, может быть, все было бы иначе, иной была бы живопись и графика, и уж наверняка иными были бы вещи, одежда и украшения Isabo, когда бы не древняя крестьянская культура, ныне отдавшая Богу душу вместе с хранительницами ее — деревенскими старухами, Царство им Небесное. Великой удачей для художника стала возможность общения с ними, тогда еще живыми и бодрыми, великой удачей было — учиться у них. Нет, не тому, как ткать половики на ткацком стане или скоблить дресвой полы и стены, или целыми днями, не зная устали, гнуть спину на огороде — хотя и этому тоже; они, прожившие всю жизнь свою на одном месте, не бывавшие нигде дальше Кашина, до последних лет не знавшие ни электричества, ни телевизора, научили Isabo смотреть вглубь, а не вширь, научили отбрасывать всю не нужную для жизни информацию, но ухватывать и цепко удерживать то, чем, истинно, жив человек — живой землей и живым небом.
Это не просто красивые слова — это редкое научение отключать городское замутненное сознание времен постмодернизма, сохраняя при этом все богатство интеллигентной памяти и добавляя к ней память родовую, крестьянскую, изначальную. Впрочем, и это состояние лучше и точнее описано в стихах Изабеллы Бочкаревой.
Именно это состояние воплощается в вещах и украшениях, явно современных, но не новодельных, пребывающих вне времени, и в графике, и в живописи Isabo.
В 1987 год состоялась первая персональная выставка IZABO в Тушинском выставочном зале — “Экологическая ниша Изабеллы Бочкаревой” — В трех больших залах были выставлены не только живописные, графические и декоративно-прикладные работы, но многое из домашней обстановки, коллекция народной одежды и утвари, любимые книги из домашней библиотеки и те, в которых Isabo принимла участие как переводчик, и оригинальные ее стихи. Это была, скорее, не выставка, а музей — музей живого человека, экспозиция и манифестация образа жизни, той ниши в мире, которую занимала и, смею заверить, по сей день занимет Изабелла Бочкарева.
На выставках Isabo посетитель попадает в домашний интерьер — уютный, укромный, живой, говорящий. Добиться этого эффекта в сараеобразных помещениях совсем непросто — впрочем, создать и сохранить свой образ жизни в нашем сараеобразном мире — тоже дело не простое. Собственно, образу жизни, экологической нише человеческой души и была посвящена первая выставка Isabo, как и последующие, и те, что еще будут. Как и эта публикация. Приведу один из характерных отзывов:
«Комнаты, из которых не хочется уходить…Трудно назвать это выставкой: вещи не «выставляются» здесь, а в самом деле, живут — своей жизнью, такой же таинственной, как жизнь природы и жизнь их автора. Я — в гостях у вещей, единственный гость в этих пленительных комнатах, и вещи разговаривают со мной. Свой голос у пейзажей, у покрывал, у кукол и ожерелий, но язык — один…»