Автор: Е. Степонавичюте. Светлана Ивановна Неделяева-Степонавичене (1936-2019) // У истоков российской скандинавистики: портреты филологов и переводчиков / сост., вступ.ст. и коммент. Е.Дорофеевой. — СПб: Коло, 2018. С.257-265.
Светлана Ивановна Неделяева–Степонавичене (1936-2019)
Беседует Ева Степонавичюте, дочь С.И. Неделяевой-Степонавичене
С.И. Неделяева родилась в Москве в 1936 году. В 1959 г. закончила Славянское отделение МГУ и в 1960 г. поступила в аспирантуру ЛГУ на кафедру скандинавской филологии. Там в 1965 г. защитила диссертацию под руководством М.И. Стеблин-Каменского на тему «Речевые средства иронии в тетралогии Х. Лакснесса Свет мира». С 1964 по 1992 год Светлана Ивановна преподавала русскую филологию и некоторые курсы по скандинавской филологии в Вильнюсском университете, с 1983 по 1985 годы преподавала русский язык в Орхусском университете, Дания. Является одним из создателей Общества дружбы Литва-Дания, была членом президиума общества дружбы СССР-Исландия. С.И. Неделяева-Степонавичене опубликовала ряд научных статей по вопросам исландского языка, исландской литературы, скандинавских литератур, перевода со скандинавских языков на русский и литовский языки. Участвовала как составитель, переводчик, автор предисловий и комментариев сборников скандинавской литературы, в т.ч. «Рыбаки уходят в море. Исландская новелла».
— Мама, я знаю, что поступая в ВУЗ, ты выбирала между математикой и филологией. Что помогло определиться?
— Нелады с физикой, — смеется Светлана Ивановна, — одной математики поступая на мехмат было мало. Я решила поступать на Русское отделение МГУ, так как русскую литературу я всегда любила. Все-таки я тянула до последнего с подачей документов, и когда пришла на собеседование (медалистам не надо было сдавать экзамены), оказалось, что все места уже распределены. Председатель комиссии Н. М. Шанский посоветовал мне не лить слёзы, a сразу же отнести документы на Славянское отделение, я так и сделала. Это было в 1954 году, и это был первый поворот в моей судьбе, потом их будет немало.
— А как пришла к скандинавистике?
— Славянские литературы меня особенно не интересовали, зато скандинавские очень. B детстве я обожала «Гадкого утёнка» и Нильса с дикими гусями, чуточку погодя влюбилась в сагу о Кристине Лаврансдоттир, Пера Гюнта, трогательную историю Сюнневе Сольбаккен. Потом абсолютно органично перешла к Саге о Фритьофе и Саге о Волсунгах. Все эти книги имелись в домашней библиотеке (мой отец, хоть не был филологом, в книгах толк знал). Это были первые подступы к исландской саге, о которой я тогда ещё не имела понятия.
В университете оказалось возможным посещать факультативы по скандинавским языкам, и я записалась на все. Учила шведский у необычайно артистичного В.Д. Аракина: когда он вводил какое-нибудь новое слово, он его буквально пел. Датский вела И. Г. Васильева, но этот язык тогда меня за собой не повлёк. Занятия на факультативах открывали возможность более широкого выхода на просторы филологии, чем одна моя славянская филология. Огромной приманкой было то, что одновременно со мной курсы посещали люди такого формата, как В. Шеворошкин, будущий один из создателей ностратической теории общности языков, германист Г. Щур, который собирал тогда материал по скандинавским языкам для своей диссертации по теории поля. На шведский ходил А. Мацевич, в последствии ставший экспертом по шведской литературе, в частности по П. Лагерквисту и А. Стриндбергу, и по другим скандинавским литературам тоже. На датский я ходила вместе с Б. Успенским. Это были настоящие будущие светила филологической науки, нахождение в одной аудитории с ними не могло не притягивать, не увлекать.
Непосредственным толчком в моем литературном развитии явилось приобщение к факультетскому Литобъединению. Туда ходили такие неординарные личности, как Н. Горбаневская, С. Рассадин, М. Рoговская, наш «Байрон» Е. Коршунов (он хромал, был очень красив и писал лирические стихи). В наш «класс» заглядывали и такие будущие корифеи отечественной и мировой словесности, как Ю. Щеглов и А. Жолковкий. А также А. Чудаков, будущий литературовед и писатель, и И. Дмоховская, ставшая впоследствии весьма успешным переводчиком со скандинавских (а также с французского) языков. Но основной костяк составляли желторотые новички, как я сама и мои однокурсники. У нас была тесная компания, мы встречали вместе новый год, ходили в походы по Подмосковью. И, конечно же, читали стихи, вели литературные диспуты, литература было главное, что нас занимало.
Главным кумиром для моих коллег «западников» в те годы были Фолкнер и Хемингуэй, а мне подвернулась маленькая книжка Х. Лакснесса, и просто меня заворожила. Лакснесс мне показался похожим на Хемингуэя, но как-то ближе, и я мгновенно загорелась желанием прочитать эту вещь в оригинале. Подобраться к исландскому оказалось совсем нетрудно. В группе, где училась одна из моих подруг, учился парень из Исландии, Ауртни Бергманн, очень славный, компанейский. Вскоре на учёбу в МГУ прибыл ещё один исландец, Арнор Ханнибалссон (с ним я буду поддерживать связь вплоть до его смерти в 2013 г.). Арнор учился на философском факультете, был весь погружён в Достоевского и мало кому известные философские течения в России и Польше.
Вернувшись на родину, Ауртни и Арнор немало потрудились на ниве русской культуры, в том числе издали по книге о годах своей учёбы в МГУ, очень по разному оценивая свой русский опыт. Атогда, узнав, что меня интересует исландский, оба северянина взялись мне помогать. Снабдили хорошими словарями, Ауртни вдалбливал в мою голову «теорию» по части исландской грамматики, а Арнор направлял меня в моих переводческих скитаниях по безбрежному исландскому морю, в которое я бросилась с головой – первые мои переводы вышли, когда я еще была студенткой.
— Но решающую роль в твоем профессиональном повороте все—таки сыграл профессор М.И. Стеблин—Каменский?
— Безусловно. Мне всегда на редкость везло на старших друзей и преподавателей, и Михаил Иванович станет блистающим пиком этой череды. Но до него было много других удивительных людей. На моём пути ко всему исландскому меня всячески поощряла В. И. Мирошенкова, которая мне преподавала латынь и древнегреческий. Хотя заведующий отделением Славянской филологии, выдающийся ученый, исполненный немыслимого обаяния человек профессор С.Б. Бернштейн недовольно ворчал, почему исландский, пусть изучает старославянский. Я всячески скрывала от него, что и далее держусь на скандинавском якоре, однако, в конце концов, мне удалось добиться от него разрешения на то, чтобы дипломную работу писать по теме исландского и болгарского артикля, да еще под руководством М.И. Стеблин-Каменского. С самого начала горячо меня поддерживала, как я потом поняла, из-за моей неодолимой тяги к переводу, моя преподавательница сербо-хорватского Т. П. Попова. «Какая разница, с какого языка? – говорила она. – Главное, что переводите на русский!». Сама же она – абсолютно виртуозный, равно как и самый, наверное, продуктивный переводчик с сербского и хорватского. Это её и профессора болгарской литературы В.И. Злыднева, ее мужа, следует мне благодарить за то, что будучи всего лишь младшекурсницей, я оказалась вхожей в издательство «Прогресс» (тогда ещё «Иностранной литературы»), где я очень многому научилась. Мне охотно давали консультации такие изумительные люди, как, например, Н.Н. Глен (в течение целого ряда лет она была литературным секретарём А. Ахматовой). Другим очень важным для меня человеком в издательстве была Ю.Я. Яхнина, тончайший мастер перевода со многих западно-европейских языков, в том числе скандинавской классики. Она первая организовала в издательстве семинар для молодых переводчиков со скандинавских языков.
— А как ты встретилась с Михаилом Ивановичем, как случилось, что он согласился стать твоим руководителем?
— Мы с ним просто не могли не встретиться, ведь мы оба были энтузиастами всего исландского. В 1955 г. создавалось общество дружбы с Исландией, и я, молодая студентка, попала аж в президиум. Там и встретила М.И. Стеблин-Каменского, которого туда пригласили вместе с другими известными деятелями культуры, такими, как А. Хачатурян, Н. И. Крымова. Михаила Ивановича подкупила моя любовь к Исландии, моя «одержимость», как шутя это называла Т. П. Попова. Он мне все время предлагал перейти на скандинавское отделение в Ленинграде, но я всё же не решилась оставить Москву, маму с папой, а главное, младшую сестрёнку. Но мы с ним регулярно виделись, он был членом ВАКа, приезжал на заседания редакции «Литературных памятников», так что часто бывал в Москве, к тому же мы ежегодно встречались 17 июня, в День независимости Исландии, на приеме в посольстве. Туда меня сразу же начали приглашать как члена правления Общества дружбы и какую-то экзотику – ведь никто, кроме нас с Михаилом Ивановичем, общаться на исландском тогда не мог. Благодаря обществу и посольству все исландцы, особенно писатели и деятели искусства, которые посещали Москву, как-то выходили на меня. Завязывались связи, рождались замыслы выставок, переводов. Было страшно интересно.
— Скандинавскими языками владели немногие. Это, ведь, должно было, привлекало интерес некоторых служб?
— Это было неизбежно. Все мы, причастные к языкам и имевшие те или иные зарубежные контакты, были «под стеклянным колпаком». Особенно это стало ощутимо после международного фестиваля молодежи в 1957 году. Меня, вместе с группой других студентов, включили в состав комитета фестиваля с принимающей стороны – по линии эсперанто, кружок которого я тоже посещала. Но на фестивале неизбежно происходили и другие встречи «по интересам», у меня, во всяком случае, такими были, прежде всего, встречи со сверстниками из Исландии, фестивальное знакомство с некоторыми из них со временем переросло в глубокие литературные, профессиональные и просто человеческие связи. Тут я как раз и ощутила на себе пристальный взгляд. Это не замедлило в самом ближайшем времени усложнить мне жизнь, хотя «внимание товарищей» и помогло мне получить свободное распределение, только я не собиралась им распорядиться, как, видимо, они себе это представляли. В результате, я не смогла оформиться ни на одно место, куда меня приглашали – ни в издательство, ни в Союз общества дружбы, вообще никуда. И из этой безнадежной, как казалось, ситуации, меня спас Михаил Иванович.
— Как?
— С Михаилом Ивановичем мы встретились 17 июня на праздновании Дня Исландии, и я, как обычно, провожала его до метро, а потом до вокзала. Он по своему обыкновению уезжал в Питер ночным поездом «Красная стрела», и это давало нам возможность поговорить об исландских делах. «Где вы сейчас?», – спросил Михаил Иванович. «В том-то и дело, что нигде», – поделилась своими заботами я. «Хотите ко мне в аспирантуру? Тогда пишите сразу заявление на сдачу экзамена, я захвачу его с собой, а вы начинайте готовиться».
— И поступила… А кто придумал тему диссертации?
— Тему диссертации придумала сама. Михаил Иванович предложил писать по языкознанию, но меня тянуло на литературу. И мы договорились, что буду писать по Лакснессу, которого он тоже очень любил. Я придумала тему пограничную между литературой и языком: «Речевые средства иронии в тетралогии Х. Лакснесса Свет мира». «Что ж, это подходяще», – одобрил Михаил Иванович.
— Ты потом ведь «Свет мира» переводила?
— Да, впоследствии перевела тетралогию в соавторстве с Л.Г. Горлиной, при участии также и её мужа, Ю.П. Вронского, он перевел все стихи. Ведь герой романа Оулавюр – поэт, тетралогия пронизана его стихами. Вронский переводил скандинавскую поэзию, но был известен и как оригинальный поэт, в осбенности его книжка стихов «Грустный кондитер» стала любимой для многих малышей. Главный его вклад в русскую скандинавистику – серия приключенческих повестей о славянском мальчике Кукше, захваченном в плен викингами.[1] А с Люсей мы сблизились сразу, как только начали вместе переводить. Она тогда исландского ещё не знала, но за ней стоял огромнейший опыт перевода, главным образом с норвежского, так что из нас с ней получился совсем неплохой творческий тандем. Потом она мастерски овладела исландским, многие ее переводы могут считаться классическими, к примеру, исландских сказок.
— Хочу тебя вернуть к Лакснессу. Ты ведь его знала и лично?
— Не только его, но и многих других исландских писателей, которых переводила. Самая тесная дружба у меня завязалась с Оулавюром Сигюрдссоном. У меня остались его письма, предисловия к сборникам текстов, которые я составляла. Как-нибудь постараюсь все эти материалы собрать и передать в Исландию, в архив национального музея. А с Лакснессом меня познакомила Н. И. Крымова, у которой я часто бывала «на подхвате» для помощи в исландском. Она была главным переводчиком Лакснесса, переводя с датского, которым великолепно владела. Впервые я его увидела на Ленинградском вокзале, окружённого толпой встречающих, это было в 60-е годы, когда он, уже будучи Нобелевским лауреатом, вместе с женой приехал в Москву. Нина Ильинична меня ему представила и позвала на застолье у себя дома. Там было много народу, и я спросила у Крымовой, не позволит ли она мне задать ему несколько вопросов. Она спросила у Халлдора, и он охотно согласился, а так как в комнате было очень шумно, он предложил мне прогуляться перед домом. Он был в приподнятом настроении, очень приветлив, но ни с одним из исландцев мне не было так трудно общаться как с ним. На все мои робкие попытки интерпретации «Света мира» он отвечал, что можно посмотреть так, а можно и иначе, и всё время с его лица не сходила очень добрая и в то же время порой лукавая усмешка, так что нельзя было понять, когда он серьёзен, а когда прячется за шутку или даже иронизирует… Ему особенно была свойствена исландская манера оставлять половину смысла нераскрытым, он не мог не шутить, не прибегать к игре слов, к трудноуловимому юмору. До этого уровня мне надо было ещё расти и расти, ведь одно дело видеть текст на бумаге, когда есть возможность заглянуть в словарь, подумать или спросить, и совсем другое – поддерживать живой разговор, да ещё в такой сложной и необычной манере. Я взмолилась, чтобы он говорил попроще, учитывая мои скромные возможности, на что только ухмыльнулся и сказал «ладно», но и дальше продолжал в том же ключе. Это встреча навсегда врезалась мне в память, хотя длилась очень коротко.
— А ты с Лакснессом потом ещё встречалась?
— Мы встретились уже много лет спустя в Исландии, когда стало легче попасть в страну твоей мечты. Это было в 1992 году, во время юбилейной конференции в его честь, организованной Институтом Ауртни Магнуссона в Рейкьявике, на которую были приглашены лакснессоведы из разных стран. Жена писателя Ойдур пригласила всех участников посетить их дом в Гльюврастейтне. К сожалению, писатель уже практически никого не узнавал. Даже Петера Халльберга, своего лучшего друга из Швеции, автора первой двухтомной монографии о Лакснессе, человека, который больше, чем кто-либо другой приложил усилий к тому, чтобы он был выдвинут на Нобелевскую премию. И всё же атмосфера той встречи была какой-то необычайно светлой – так приветливо улыбался всем хозяин дома, так крепко обнимал старых друзей, отвечая на их приветствия, но, не узнавая их.
— Но в Исландии ты ведь бывала и раньше? Тогда с Лакснессом не встретилась?
— В Исландию я попала в первый раз в 1967, когда по всему миру торжественно отмечалось 50-летие октябрьской революции. Для меня это было, конечно, невероятнейшим чудом, которое могло свершиться только благодаря ходатайству Кристинна Андрьессона, который вместе с Лакснессом был учредителем общества культурных связей между Исландией и тогдашним СССР с пафосным символическим названием МИР (MÍR, учреждено еще в 1932 г.). Я встретилась тогда со многими из моих исландских друзей писателей, но Лакснесс в это время был в отъезде и должен был вернуться через несколько дней. Нас, делегацию Общества дружбы, принимала его жена, там тоже были люди из посольства, и Ойдур по телефону сказала Хальдору, что я сейчас здесь. Лакснесс через жену пригласил меня остаться и вместе поработать над переводом Света мира, и пообещал лично поговорить с послом. Конечно, ничего из этого не вышло, посол просто меня отчитал за «самодеятельность и самонадеянность» [смеется].
— Расскажи, как ты оказалась в Литве.
— И в этом повороте моей судьбы решающую роль сыграл М. И. Стеблин-Каменский. Твой папа [А. Степонавичюс] оказался на том же курсе аспирантуры, что и я и писал под руководством Михаила Ивановича диссертацию по английской диалектологии. Так с благословения профессора мы начали вместе посещать семинары, сдавать экзамены, вместе пропадали в городских библиотеках. В Литву мы приехали весной 1964 года, окончив аспирантуру, уже с сыном.
— Как складывалась твоя жизнь в другой стране, в другой языковой среде? Была ли возможность заниматься скандинавистикой?
— Язык я начала учить еще до переезда, Альбертас мне подарил очень красиво изданный перевод гофманского «Щелкунчика», и мы вместе начали штурмовать литовский. Литву я сразу полюбила, но оказавшись здесь, мне, конечно, пришлось перестраиваться по всем линиям. Скандинавских языков в университете тогда еще не преподавали, хотя интерес к ним был. Мой исландский, конечно, в маленькой и в советские годы изолированной Литве был не нужен, правда, древнеисландский я преподавала два семестра. Объявила и факультатив по датскому, но группа не собралась. Зато был интерес к шведскому, так как у Литвы со Швецией имелись исторические связи, так что шведский факультатив заработал и был популярен. Его посещали не только студенты, но и историки и природоведы, а также специалисты по переводу, такие как Е. Стравинскене (она уже была неплохо ориентирована в языке на материале переводов шведских книг на русский) и Л. Пятравичюс, которые очень скоро приобрели статус самой высшей квалификации переводчиков со скандинавских языков.
— Как случилось, что ты решилась переводить на литовский язык?
— В начале 1970-х я приступила к переводу Саги Эгиля, к чему меня усиленно подталкивала Е. Стравинскене и другие литовские деятели культуры: в саге об Эгиле много точек соприкосновения с балтийским побережьем, c куршами. Настоящим подарком судьбы для меня стал приезд на стажировку в Вильнюс индоевропеиста Йорундура Хильмарссона. Я ему немножко помогала с литовским, который он знал вначале лишь на теоретическом уровне, а я с его помощью углубляла свой исландский. Йорундур быстро углубился в перевод литовской «саги» – романа К. Боруты Мельница Балтарагиса. Забавно, что с Йорундуром мы начали работать над своими переводами почти одновременно и могли друг другу помогать. Перевод Саги Эгиля вышел в 1975 году, это была первая исландская сага на литовском языке. Мельница Балтаригиса на исландском вышла в 1976 г., и хотя Йорундура давно не стало, она остается одной из любимых книг исландцев.
— А на русский с древнеисландского ты тоже переводила?
— Родовые саги на русский язык я никогда не переводила. Но одну сагу, Сагу Тристрама и Исонды из цикла так называемых рыцарских саг, я перевела со старонорвежского, когда под руководством известного медиевиста А.Д. Михайлова готовился сборник переводов вариаций легенды о Тристане и Изольде. Это был грандиозный проект, в нем участвовали такие блистательные переводчики как В. Г. Тихомиров, К. П. Богатырев. Я, конечно, очень гордилась тем, что мой перевод был одобрен Михаилом Ивановичем, который сам тесно сотрудничал с издательством «Академия» по линии «Литературных памятников». Он настойчиво предлагал мне заняться переводами родовых саг на русский, но я чувствовала, что жизнь меня несет в другую сторону…
— Спасибо, мама, а говорила, что ничего не помнишь.
Избранные переводы:
Халлдоур Стефаунссон. «Таинственные силы», «Право», «Помощь», «Девушка из долины», «Тщеславие», «Нищий», «Смерть на третьем этаже», «Юлиус» в кн. «Мечта продаётся», сост. С. Неделяева-Степонавичене (1960)
Оулавюр Йоуханн Сигурдссон. «Игра красок земли» (1961, новая редакция совместно с А. Ходаревой 1984).
Оулавюр Йоуханн Сигурдссон. «Воспоминание», «Папа Пий покидает Ватикан», «Звёзды Константинополя» в кн. «Ладья Исландии», сост. С. Неделяева-Степонавичене (1966).
Халлдор Лакснесс «Свет мира» (в соавторстве с Л. Горлиной 1969, повт. изд. 1994), «Брехкукотская летопись» (в соавторстве с Н. Крымовой) в кн. «Атомная база. Брехкукотская летопись. Возвращенный рай», сост. С. Неделяева-Степонавичене (1977).
Йоуханнес Хельги «Чёрная месса» (в соавторстве с Н. Крымовой, 1972).
Рассказы исландских писателей в кн. «Рыбаки уходят в море. Исландская новелла», сост. С. Неделяева-Степонавичене (1980).
«Сага Тристрама и Исонды», «Egilio saga» (перевод Саги об Эгиле на литовский язык, 1976)
[1] Имеется в виду книга Ю.Вронского «Необычайные приключения Кукши из Домовичей» (М. 1974), которая состояла из двух повестей, первая стала основой известного советско-норвежского фильма («И на камнях растут деревья», 1985).
